Тринити

- Как будто я собираю эти книги для себя! - возмутился Фельдман. - Вы что, не читаете их?! Никто из вас шагу не сделал в публичную библиотеку! Все кормитесь отсюда! - пнул он ногой чемодан под кроватью. В минуты возмущения у Фельдмана открывалось парадоксальное дыхание - при выдохе отделы грудной клетки втягивались, а живот, наоборот, вздувался.

- Мы, мля, это... в смысле... вернуть, - заворочался проснувшийся Мат.

- Зачем? Если вернуть, книги все равно потеряются и затреплются. И сгинут, - рассуждал Фельдман. - А тут они все целы, все в полном порядке. Я, конечно, отдам, но потом, после института. Если их захотят взять. В чем лично я сомневаюсь.

В обозримом будущем Фельдман намеревался приобрести на профкомовские деньги с рук или в комиссионном магнитофон "Снежеть-202" и проигрыватель-вертушку "Арктур-520" с комбиком - динамиками и усилителем, а то вон какие драки приключаются из-за отсутствия музыкальной техники в 540-й комнате. На базе этого оборудования он намеревался приступить к беспримерному и филигранному собирательству фирменных пластов. Он замышлял брать их напрокат как бы для перегонки содержимого на мастер-ленту, а уж каким образом не возвратить - потом придумается само собой. Готовясь к проекту, он умудрился поиметь на халяву рулон дефицитного толстого целлофана. Срослось это дело вот каким замечательным образом: вскрыв в ходе проверочного рейда в одной из "промфакультетских" комнат подпольный цех по производству целлофановых пакетов с усиленными ручками и плакатными подклейками, на которых изображалось взлохмаченное зеркало души Аллы Пугачевой и Михаил Боярский с гитарой на яхте, Фельдман снял с подпольщиков штуку материала в обмен на молчание до конца учебного года. Из добытого целлофана и при помощи общественного утюга Фельдман начал тайно клепать конверты для хранения будущих трофейных пластов, предполагая, что пласты будут сильно попилены и в тонком родном полиэтилене долго не проживут, что повлечет за собой новую заботу - тайно сбывать их или, еще хуже, возвращать. Своей активной пакетной химией Фельдман полностью запорол рабочую плоскость утюга.

- Я тебе говорю, через марлю отпаривай свои дурацкие штаны! - негодовал Мукин, чаще других по делу обращавшийся к утюгу и постоянно не находивший его на месте. - А ты как будто через какую-то клеенку их гладишь!

- Потерпи, - попросил его Фельдман, - осталось штук двести. А потом я его отскоблю.

- Потом будет поздно, - лечил друга Мукин. - Придется утюг о твою задницу отчищать.

- Да ладно тебе, для всех же стараюсь.

- Как это "для всех"?! - не понял Мукин. - Ты что, собираешься свои шаровары на хор пустить? И на фиг ты их паришь? Ведь стрелки там не требуются...

- Да я не стрелки навожу, - чуть не выдал себя Фельдман - свою затею с пластами он хранил в тайне.

- А что, лямки гладишь? Ты еще шнурки погладь!

- Надо будет для всех - поглажу!

- Нужник ты наш.

Но Фельдман не обращал внимания и терпел - он готовил сюрприз.

Глава 11

НЕВЕЖЛИВОСТЬ КОРОЛЕВЫ НАУК

- Сил нет! - пожаловался как-то Гриншпон Бирюку во время репетиции ансамбля. - Переводы замучили. Карпова нас просто взнуздала!

- Переводы? - переспросил Бирюк. - А кто у вас по математике?

- При чем здесь математика? - напрягся Гриншпон.

- А вот при том, - сделал паузу интриган Бирюк. - Тут есть один нюанс.

- Не тяни, - предупредил его Гриншпон.

- Кто у вас ведет математику?

- Лекции читает Гуканова, а по практике - Знойко.

- Дмитрий Василич? Ба! И ты плачешь? - выразил Бирюк полнейшее удивление. - А тебе, например, известно, что Знойко - человек с большой буквы?

- Нет, - признался Миша, - неизвестно.

- Он знает три языка, - сообщил Бирюк. - Вы его привлеките к переводам. Прямо так и скажите: довольно, мол, Дмитрий Васильевич, ваших интегралов! По английскому - сплошные завалы! И смело подсаживайтесь с текстом. Прямо на занятиях по математике. Никуда не денется - он безотказный. Будет переводить как трансформатор! Тыщи, хе-хе, вот проблему нашел!

Гриншпон опрометчиво поделился новостью с группой.

На Знойко насели.

Дмитрий Васильевич попыжился, помялся и начал переводить. Без словаря, прямо с листа.

Поначалу группе это представлялось какой-то игрой, несерьезностью, шуткой. Но, когда кто-нибудь переигрывал и в просьбу перевести пару абзацев подбавлял толику веселой наглятинки, чувствительные единицы впадали в неловкость.

Обстановка на практической математике стала отступать от нравственных начал, заложенных группой в Меловом.

Особенно на ниве ускоренного перевода преуспевал Клинцов. Он испытывал наслаждение от того, что взрослый человек безропотно подчиняется ему. Когда Клинцов подсаживался с текстом, Знойко терял последнюю волю. Клинцов бесцеремонно обращался к нему на "ты" и совершенно не задумывался, откуда у гениальногo человека столько безволия. Было непонятно, зачем Клинцов вообще втянулся в игру, ведь английский он знал лучше других - спецшкола все-таки.