Триокала. Исторический роман

Тевтоны переправлялись через реку на сцепленных между собой плотах. Через два дня, после того как основная масса вооруженных организованно переправилась на левый берег, наступил черед женщин и детей, а также повозок, вьючных животных и крупного рогатого скота. Лошади большей частью плыли сами, привязанные ремнями к лодкам или плотам.

Невозможно было сосчитать даже приблизительно количество народа, участвующего в этом грандиозном походе. Римляне полагали, что одних вооруженных тевтонов было не менее двухсот пятидесяти тысяч. Амбронов, даже после понесенных ими больших потерь в сражениях с римлянами и испанцами в течение двух последних лет, числилось свыше тридцати тысяч без учета женщин и детей. Тойгенов насчитывалось почти столько же.

По меньшей мере десять тысяч тевтонских воинов отправились на плотах вниз по течению реки, остальные двигались в пешем порядке вместе с обозами. Передовые отряды протаптывали дороги в тех местах, где их никогда не было. Вслед за ними нескончаемыми вереницами катились повозки…

Думнориг в эти дни мог незаметно уйти из римского лагеря. Здесь ему нечего было делать. Но его удерживало отсутствие денег (ему вернули только меч и кинжал, подарок Ювентины, а деньги присвоил себе префект апулийцев), к тому же он разоблачил бы себя перед Лабиеном, отплатив тем самым черной неблагодарностью Ювентине, которая, конечно же, дорожила своей дружбой с молодым римлянином и не хотела выглядеть в его глазах обманщицей и предательницей, использовавшей его с целью спасти пособника тевтонов. Было также простое любопытство: хотелось собственными глазами увидеть, чем кончится борьба между двумя могущественными народами. И он решил не торопиться с уходом из римского лагеря. В сущности, его миссия была выполнена. Арвернец не без оснований полагал, что именно он подтолкнул вождей германцев начать поход против римлян в этом году. Мысль об этом наполняла гордостью его душу.

Римляне, казалось, были в отчаянном положении. Тевтоны подавляли их своей несметной численностью. Думнориг недоумевал: неужели за два с половиной года после Араузиона Рим не смог собрать больше воинов? В армии Мария было всего шесть легионов, составленных из римских граждан. По численности они лишь немного уступали вспомогательным войскам союзников, то есть Марий располагал примерно семьюдесятью тысячами воинов против по меньшей мере двухсот пятидесяти тысяч тевтонов, тойгенов, амбронов и кельтов. Конечно, римляне были лучше организованы и более дисциплинированы, но представить себе, что им удастся победить тевтонов в открытом бою, Думнориг не мог. Несомненно, Марий все надежды возлагал на свой хорошо укрепленный лагерь. «Разве под Скиртеей три тысячи человек не отбили все приступы тридцатитысячной армии Лукулла? – вспоминалось Думноригу. – Лагерь Мария снабжен всем необходимым на долгое время. Римляне хотят задержать здесь тевтонов до наступления зимних холодов, чтобы остановить их движение к Риму», – рассуждал он.

Арвернец уже знал, что другая римская армия под командованием Лутация Катула преградила путь кимврам где-то в восточных Альпах. Об этом он слышал в разговорах римских солдат. Сведений о том, как там разворачиваются события, не было еще, вероятно, и у самого Мария. Думнориг считал, что кимвры по своей численности и боевому опыту превосходят тевтонов. Если бы им удалось разбить Катула, то они должны были бы обязательно двинуться на помощь тевтонам, чтобы покончить с Марием. Если бы это произошло, судьба Италии была бы решена бесповоротно…

За четыре дня тевтоны окружили римскую крепость громадным полукольцом. С запада лагерь Мария защищал Родан. Понтонный мост, соединявший лагерь с противоположным берегом реки, варвары разрушили, пуская по течению груженные камнями плоты. Когда мост раскололся на несколько частей, тевтоны подняли радостный и торжествующий вой, пронессшийся над речной долиной и многократно отозвавшийся эхом в горах.

Все эти дни Марий выстраивал на валу своих солдат, особенно молодых тиронов, еще ни разу не участвовавших в боях, чтобы они постепенно привыкали к звериному рыканью и воплям варваров, к их устрашающему виду. Он полагал, как писал биограф Мария, что новизна прибавляет напрасных страхов, а привычка уменьшает робость даже перед тем, что действительно страшно.