Триптих. О воде

Четко вырисовывается фраза, словно высеченная на лбу: «Мама, посмотри». Нет, он издевается надо мной. Я ощущаю, как спина, шея краснеют и жутко чешутся, все нутро бурлит отравой. Мне жизненно необходимо врезать ему.

– Перестань лыбиться, сосунок!

Я пытаюсь быть толерантным с голограммой.

…ты – нелюбовь…

В мозгу щелкнуло. Набрасываюсь на него как зверь, колочу везде. Бью по лицу – хнычет, по паху – молится. Лицо – перекрученное мясо, тело бьется в агонии.

«Я побеждаю его. Я побеждаю его. Я побеждаю его», – мне хочется в это верить.

Мои руки поднимают сопляка за ворот, а глаза любуются умиранием. И я швыряю голограмму в белую пустоту.

Когда я шел сюда, предполагал, что чуть-чуть разукрашу его, выпущу пар и успокоюсь. Это будет единожды, как приятный эротический сон, который больше никогда не повторится и о котором никому нельзя рассказывать.

Но бешенство застилает мой разум, я не соображаю, что творю. Чувствую, как липко сдавливает подмышки от пота, а костяшки жжет.

«Все?.. Снимать очки?»

***

Светает. Прямо сейчас, когда мужчина едет обратно домой, по радио экстренно объявляют чрезвычайное положение:

«С юго-запада движется мутировавшая ассоциация лишайников. Так как наш город на границе, население уже испытывает на себе всю мощь обновленных чудовищ…»

– Суки… хе… во суки! – ругается Степан и неуравновешенно посмеивается, резко входя в повороты и оставляя дизельные следы от шин.

Хочется отсмеяться от страшных мыслей. Особенно когда они сопровождаются чертовски сильным голосом интуиции. Наверное, каждый родитель хоть раз в жизни испытывал такую пробирающую уверенность, что катастрофа неминуема. Степан отмахивается от этой уверенности, делая музыку громче.

Звонит телефон.

– Алло?

Пикап тормозит.

Говорится очень много плохих слов… Степан из последних сил подавляет рвотный рефлекс, его то обжигает кипятком, то распаривает морозом по коже.

– Ка… какой… – Мужчина зажмуривается, отказываясь верить в происходящее, – номер больницы?..

Он кладет трубку и, унимая тремор в конечностях, печатает сообщение жене, путая все буквы на клавиатуре. Пальцы распухают, становятся такими неловкими и беспомощными.

Мужчина жмет педаль в пол.

Картина №3 Первоисточник

– Как он? – подбегает Ира, скидывая рюкзак с плеча на сидение.

– Я… я видел…

Степан заходится в каком-то удушающем шепоте. Жена берет его за подбородок, внимательно рассматривая лицо – взгляд расфокусирован.

– Успокойся, – сурово произносит та.

– Воспиталка позвонила, – тараторит мужчина, – и сказала, что эта тварь пробралась в сон-час.

– Как они это допустили? Это невозможно.

– Ты слышала новости? О мутации.

– Но… я не думала, что охрана детсада такая дерьмовая.

– Да, блять, я тоже! – восклицает муж, дергая головой, как индюк, и отходит в сторону. Из угла в угол… из угла в угол…

– Короче, – говорит наконец, – у него кожу прожгло до костей, медик сказал, от новых токсинов пока ничего нет… Я не знаю, что делать!..

Мужчина впадает в панику. Ира поворачивает голову к смотровому стеклу и видит, как к носу сына приставляют маску и пускают газ. Мальчик быстро моргает ресницами, не отдавая отчет, что с ним происходит. Все измученные части тела накрыты.

Болезненную больничную тишину разрывает звонок мобильника. Ира снимает трубку и зловеще вслушивается.

«Что?»

Ее брови сдвигаются, горб на носу будто бы растет, губы искривляются в мрачной сосредоточенности. Она медленно превращается в ведьму, и Степана охватывает страх. Этот страх где-то в груди заряжается тоненьким электрическим хвостиком и щекотливо бежит вниз по животу.

– Вадим… – хрипло начинает жена и, прокашлявшись, продолжает: —…упал с лесов. Сильно покалечен. Подозрение на позвоночник… Черт!!

Она слегка верещит, роясь в рюкзаке.

– Мне срочно нужно… срочно на пятую улицу…

Из женских рук все валится, мужчина хватает ее за запястья.

– Ира…

– Это ты виноват! – внезапно рявкает женщина, кусаясь острым взглядом.

– Да что ты несешь?.. – Электрический хвостик кусает бёдра…

«Она перенервничала. Она не в себе. Она мать».