Тришестое. Василиса Царевна

– Мало что, в мешок посадил, так еще и измывался над ними, пинал почем зря, словами нехорошими обзывался!

– Ква! – подала голос одна из лягушек.

– Да-да, через забор кидал.

– Я… я… – Федька заикаться начал, на ступеньку ниже ступил.

– Ах ты, свинья красномордая! Изверг! – все больше распалялась Квака. – Тебя, дурня, за кем посылали?

– За… за Василиской, – насилу выдавил Федька и сглотнул комок, в горле застрявший.

– Где Василиска? Где, я спрашиваю?!

– Дык ить, поди разбери лягух этих, – очухался немного Федька. – Я им: Квака, мол, Василиску к себе требует, – а они токма «ква» да «ква». Я же по-ихнему ни гу-гу, государыня. Где Василиска, спрашиваю, а они опять «ква». Ну, я и отловил, тех, что покрупнее были. Вам-то виднее, кто промеж них Василиской будет.

– Покрупнее? – задохнулась Квака, скрюченные пальцы подымая. – Да я ж тебя!.. В порошок! На мыло! Утоплю-у-у!!!

И так страшно лицо Кваки стало, что не на шутку струхнул Федька, оступился и с лестницы загремел, все ступеньки боками пересчитал.

– А-а-а! – выбежал он на двор, заметался, с перепугу понять не может, в какой стороне дыра заветная находится, а тут и копейщики подвернулись, на шум выскочили и ну Федьку копьями в бока колоть. Так и гнали до самых ворот. Федька даже дожидаться не стал, пока отворят их. Одурев от боли и страха, ввинтился он под ворота, лисой проскользнул и деру задал, к себе на колокольню – вон как рубь-то ему вышел.

Сидит на скамеечке, подвывает, бока зашибленные, колотые потирает, а рядом Тявка вьется, радуется – хозяин нашелся. Отпихнул ее Федька, кулачком в сторону терема царского погрозил:

– Ну, Андрошка, сочтемся. Я те припомню еще, друг сердешный!..

А Квака мечется по комнатушке Ивановой, за голову хватается, волосы пальцами топорщит, чего делать не знает. Лягушки за ней прыгают, квакают. Андрон на скамеечку у окошка присел и затих – только бы ему еще не перепало за глупость Федькину.

Бегала, бегала Квака, потом вдруг замерла посредь комнаты, на Андрона глянула. Тот аж сжался весь.

– Чаво, государыня? – спрашивает.

– Чаво, чаво! Волшебство придется тратить, вот чаво! – процедила сквозь зубы Квака.

– Энто как? – заинтересовался Андрон.

Гроза, кажись, миновала, и непохоже было, что Квака мстить ему решила. Хотя кто ж ее, лягушку дурную, поймет, чего у нее в голове.

– А так! – взмахнула пышными светлыми ресницами Квака.

Сорвала она бусинку с бус своих, зашептала чего-то, забубнила. Пасы руками производит, глазищами сверкает. А как голос-то до предела возвысила, бросила она бусинку вперед себя. Завертелось чтой-то, закружилось, радужным сиянием пошло: спиралями вьется, воронкой закручивается.

Совсем боязно Андрону стало. С лавки на пол сполз, за край ее держится, на диво невиданное круглыми глазами глядит. Не то что перекреститься, дыхнуть боязно. А в глубине воронки уж и болото протаяло, будто здесь оно, рядом совсем, рукой подать, а не за две версты отсюда. Пошарила воронка радужная по болоту, словно глазом повела, лягушку крупную нащупала и замерла. Сидит лягушка Василиса на кочке, слезы горючие роняет, лапкой мордочку трет. Корона на ее голове не блестит, будто золотой блеск погас или притух немного. Почуяла она взгляд чужой и к воронке обернулась.

– Чвего надво, мымра болотная? – грубо так спрашивает. – Али не до квонца потешилась на до мной?

– Цыц, Василиска, – Квака ей отвечает. – Дело у меня до тебя, серьезное.

– А у меня дел с твобой никваких не было и не будвет! – опять грубит Василиса.

– Выгодное дело, – пытается раззадорить Квака царевну.

– Надуешь ведь, квак пить двать. Чвестности в твебе…

– Да какой мне в том резон? – развела руками Квака.

– Не знаю, квакой, а толькво нет твебе кверы! Квот скважи: на квой твебе Икван-то сдался?

– Как на кой? А власть? А деньги?

– Твак ты ж болотная жабва, на квой твебе власть и деньги?

– Прям к корень зришь, – хитро прищурилась Квака. – Ладно уж, скажу: хочу владения свои расширить. Больно уж болото маленькое, не по мне.

– Не выйдет у твебя ничвего! – квакнула лягушка Василиса.

– А то уж мое дело – не твое.

Как услыхал Андрон про болота, жутко ему стало, все мечтания его разом прахом пошли: вон чего жаба-то болотная удумала! Мало ей трона, так решила его Тришестое родимое в болотво поганое обратить. Представил эту картину Андрон, и передернуло его. Сбежать куда захотелось от лягушки дурной, да куда убежишь, коли оборотень колдовской то, а не лягушка вовсе. Вот же связался с нечистью на свою голову!

А Квака меж тем голоском медовым продолжает:

– Ты, Василиска, пироги делать умеешь?

– Чвего?! – уставилась на нее лягушка из воронки, так необычен поворот дела оказался.

– Пирог, говорю, сотворить сможешь?

– А на чтво твебе?

– Надо!

– Могву! Толькво, чвего мне с твого будвет?

– Тебе какой срок был? – прищурилась Квака.

– Десять лет, деквять уж прошло. С хвостиком.

– Так вот, – качнула головой Квака, – управишься с моими поручениями, я Кощею-батюшке шепну, снимет он с тебя остаток срока.

– А не врешь? – Лягушка переступила на кочке с лапки на лапку.

– А смысел?

– Догвовор будвет?

– Мы – серьезные бабы! На кой нам договора какие-то?