Тришестое. Василиса Царевна

– Каба-анчик! – протянул он. – Да если б тут кабанчики водились, жрал бы я эту малину. Тьфу! – сплюнул медведь в сторону кустов. – Совсем изголодал. Во, глянь! – Он приподнял лапами свое огромное пузо и колыхнул им. – Кожа да кости.

– Это да, – на всякий случай не стал спорить Иван Царевич, хотя на этот счет был несколько иного мнения: медведь ни с какого боку на доходягу не походил, особо в профиль.

– Каба-анчик, – повторил медведь. – Чего в лесу бродишь, чего ищешь?

– Кощея ищу, – вздохнул Иван Царевич.

– Коще-ея, – опять взлетели брови медведя. – А разве… – Михайло Потапыч затравлено огляделся по сторонам. – Разве он тут?

– Да кто его знает, где он. Может, тут, а может, еще где, – осмелел Иван Царевич. Медведь-то и вправду не шибко злой попался. Так, больше страху нагонял.

– Знаешь, дела у меня срочные. Пойду я, – все еще оглядываясь, медведь опустился на четыре лапы. – Бывай, прыщ.

– Я не прыщ. Я Иван Царевич.

– Тем более бывай, – буркнул медведь.

– Да постой ты, – махнул ему рукой Иван Царевич. – Нет его здесь.

– Нет? – обернулся медведь и повел ушами.

– Чего ему в лесу делать-то, Кощею ентому?

– Так чего же ты мне мох на уши лепишь? – рассердился Михайло Потапыч.

– Это вроде как лапшу?

– Это вроде как мох. Зеленый такой, мягкий.

– Да знаю я, что такое мох. Ты лучше скажи, чего это ты так испужался?

– Я? – Медведь опять встал на задние лапы и когтем ткнул себя в грудь.

– Ты.

– Я никого не боюсь! – прорычал медведь так, что у Ивана Царевича уши заложило. – Да я…

Иван Царевич повертел пальцем в правом ухе, поморщившись.

– Не ори, – говорит. – И без твоего рыку мозги набекрень, не знаю, куда идти да за что хвататься.

– В берлогу иди, выспись – и все пройдет, – зевнул медведь, почесав свалявшуюся шерсть на груди когтищами.

– Нельзя мне… в берлогу, – повесил голову Иван Царевич.

– Что так? – заинтересовался Михайло Потапыч. – Выгнали? Правильно, шубутной ты, стрелами еще балуешь.

– Да при чем тут «стрелы» и «выгнали», – отмахнулся от него Иван Царевич. – Горе у меня.

– Да ты не тужи шибко, может, где кабанчик и отыщется еще. Лес большой.

– И кабанчик ни при чем!

– Так ты ведь есть вроде как хотел?

– Невесту у меня Кощей украл! А ты ко мне со своим кабанчиком паршивым привязался.

– Вон оно как! – раскрыл пасть медведь. – Тады конечно.

– Что – конечно?

– Ну как что? Гад он, Кощей этот.

Медведь доковылял до сидящего на травке Ивана Царевича и присел рядышком. Сидят, молчат, травинки-цветочки разглядывают.

– Чего сидим? – первым не вытерпел медведь.

– Думаем.

– О чем?

– Как Василису выручать, и где вообще ентот Кощей проклятый живет.

– Знаешь, шел бы ты лучше к себе в берлогу.

– Домой.

– Чего?

– Дом у меня, говорю, а не берлога.

– А в чем разница? – почесал когтями макушку медведь.

– Ты прав: разницы никакой. – Иван Царевич хлопнул себя по коленкам и поднялся. – Пойду я, Михайло Потапыч.

– Куда?

– Туда, к Кощею, – мотнул головой Иван Царевич.

– Совсем того? – Медведь выкатил глаза и покрутил когтем у виска.

– А что делать прикажешь? Люблю я.

– Кого?

– Невесту!

– Фу-у! А я уж подумал…

– Да ты чего, травы какой дурной объелся али малина перебродила?

– Да разве поймешь, чего у вас, у людёв, на уме. Вы все… немного того: вечно чего-то странного хотите, за чем-то гонитесь, куда-то спешите.

– А что нам, в кустах сидеть, пузо отъедать? – разозлился Иван Царевич. – Ладно, прощай!

– Да погоди ты!

Медведь воздел себя на четыре лапы.

– Чего еще?

– Пошли со мной, – махнул лапой медведь.

– Куда?

– Увидишь.

Медведь отвернулся и затопал в сторону от тропы.

Иван Царевич поколебался маленько. Вроде как не собирается есть его медведь. Коли хотел, тут же и задрал бы – чего в глухомань вести? Подумал так и пошел следом.

Медведь меж деревьев петляет, с боку на бок переваливается, пузом «тощим» сор с земли цепляет. Иван Царевич за медведем тянется, по сторонам глядит, куда идут – в толк никак взять не может. Спрашивает – молчит медведь.

Долго шли, почитай, пол-леса протопали, и вышли наконец на поляну небольшую. Деревья вокруг стоят высокие, посередь поляны валун большой в землю врос да мхом у низа порос. Откуда он в лесу взялся, поди разбери. Одним краем поляна к реке сбегает. Неширокая речка, но бурлистая, вода в ней прозрачная, словно слеза, по камешкам весело скачет, журчит.

Видит Иван Царевич, медведь остановился, головой вертит. Пока оглядывался тот, будто искал чего, Иван Царевич из речки напился, во флягу воды набрал. А Михайло Потапыч тем временем на камень присел и как заревет. Вздрогнул Иван Царевич, да не про него тот рык был. Откуда ни возьмись лиса рыжая выскочила, хвостом вильнула, у ног косолапого замерла. Смотрит на медведя, глаз не сводит, на Ивана Царевича – нуль внимания. А за ней с высокой сосны ястреб спустился, на ветке у головы медведевой пристроился, крылья сложил и тоже на медведя зрит.

Дивится Иван Царевич, понять ничего не может, а в речке кто-то захлюпал. Обернулся добрый молодец – щука! На мелководье выбралась, плавниками сучит и рот разевает.

– Чего звал, Михайло Потапыч? – сокол спрашивает.

– Все собрались? – уточняет медведь.

– Все. Говори уж.