Тришестое. Василиса Царевна

– Так ты нормально говори, а то – выхлоп! – повертел когтями медведь. – Поди разбери, чего тебе там в башку стукнуло. М-да… Так вот. Утверждаем план действий: сокол – ты забиваешь ей дымоход. Лиса – ломаешь, чего смогёшь, по своему плану.

– Ступу грызть? – спросила лиса.

– Грызи, коли на бобровщину потянуло.

– Мышей подпишу, должок за ними имеется, – кивнула лиса.

– Щука, – обернулся медведь через плечо и подергал губу когтем. – Плыви себе с богом, икру мечи.

– Ага! – радостно завиляла хвостом щука. – Енто мы завсегда, как есть. Иван?

– Чегось?

– Лови чешуйку. – Щука взвилась, и в воздухе сверкнула маленькая чешуйка, легла в подставленную Иваном Царевичем ладонь. – Коли понадоблюсь, брось в воду. Я тут и объявлюсь. – Сказала так, ударила хвостом по воде и ушла на глубину.

Иван Царевич бережно сжал чешуйку в ладони и аккуратно убрал в котомку, к прутику – только бы не затерялась там.

– А ты, Иван, – сказал медведь, – как все случится, так выходи к избе Яговой и говори, мол, мастер ты, подсобить чем али починить чего могёшь.

– Понял, не дурак. А круги наматывать? – уточнил Иван Царевич.

– По обстоятельствам, коли припрет.

– А ты чем заниматься будешь, Михайло Потапыч?

– А я на подхвате буду, если что.

– Это как?

– Да как обычно, – ответила за медведя лиса, лишь тот пасть открыл. – Заберется в малинник и кабанчика изображать станет.

– Но-но, – погрозил когтем медведь. – Поговори мне еще! Да, Иван, прими и от меня подарочек, – медведь выдрал у себя клок шерсти и передал Ивану Царевичу. – Коли понадоблюсь, сожги его и развей. И вы свою шерсть дайте! – глянул он на лису с соколом.

– Ну, у меня шерсть не водится, – повел крыльями сокол, – И перьев, кстати, тоже лишних нет.

– А ты, лиса?

– И твоей шерсти, косолапый, хватит, – махнула хвостом рыжая плутовка. – Сам кликнешь, коли нужны станем.

– Ох, лиса-а! – прищурился медведь. – Ну что ж, Иван. Бывай! Чай, свидимся еще.

Михайло Потапыч поднялся с камня.

– Бывай, Михайло Потапыч! И спасибо вам за помощь, зверье доброе лесное. – Иван Царевич опустил подарок медведев в котомку, отвесил земной поклон и оправил рубаху. – А не укажешь ли, где Яга живет?

– Да тут недалече, – указал медведь когтем в сторону реки. – Все пряменько да пряменько, а потом чуть наискосок. – Коготь пошел влево.

– Благодарствую, Михайло Потапыч.

Обернулся Иван Царевич к реке, котомку на плече поправил и шагнул в воду, сапогом брод выискивая. И на душе у него тепло и светло стало, оттого как друзьями обзавелся, помощью их заручился. Только мучила Ивана Царевича мысль одна: чем-то затея с Бабой Ягой обернется…

Глава 10. Баба Яга – костяная нога

Добралась Квака до своего болота, взобралась на любимую кочку и давай слезы лить и жаловаться на судьбу горькую. Ведь ничего никому плохого не сделала, а ее так оскорбили-обидели: и шкуру изорвали (даже перед собственными подданными и то показаться стыдно), и бусы волшебные украли да против нее же и обратили, шапку есть заставили, мяли, кидали, раскатывали, а еще пироги печь заставляли! А хуже всего – смеялись. Этого Квака стерпеть не в силах была. И, главное, кто! Какой-то царевич никчемный Ивашка – олух царя земного, да Василиска проклятущая. Ох, и поизмывались они над ней!

Жалуется Квака лягушкам, а те скачут вокруг нее, возмущенно квакают, мол, правильно говоришь, Ваше Царствие, правильно, и оттого на душе у Кваки все гнуснее и противнее становится. И только одно душу греет: не будет счастья-радости проклятому Ивану. Нет больше Василиски, была, да вся вышла. Кощей-батюшка теперь с нее живой не слезет. Нарушение договора с нечистью – это вам не леденец обсосать да выбросить, коль не по нраву пришелся.

А тут одна из лягушек возьми да ляпни:

– А Иквашка-то по Квасилису пошел. Квощея, ьатвушку квашего, квоевать вздумал. В мордву грозит двать!

– Да твы чтво?! – раздельно произнесла Квака, едва с кочки от удивления и подобной наглости не сверзившись. – Не обозналась ли твы?

– Квак етсь говорю: ушел Иквашка, – гнет лягушка свое. – Свобственными ушвами слышвала! Толькво оттудва кворотилась, обспешилась вся.

– Ах, ирод проклятвущий! – погрозила Квака передними лапками. – Да квак же он на таквую дерзвость-то осмелился-решился?

– От гворя, можвет, умом тронулся? – предположила лягушка.

– В мордву, говоришь?

– Иствинно твак! – квакнула лягушка и прихлопнула языком пролетавшего мимо комара.

– Да не обозналась ли твы?

– Никвак нет, Кваше Квысочество! – выпучила глаза лягушка в служебном рвении. – Сначвала Иквашка лешвого от пня избавил, чтво батюшква ваш – тыщву лет ему жвизни! –закволдовал, дабы непокворного слугу сквоего наквазать.

– Да он с ума спятвил, этвот Икван! – шлепнула лапой по сырой кочке Квака.

– Кваша правда. А затвем он медведя подстрелил.

– Зачвем?

– Ктво его знает, Иквашку дурного ентвого, – неловко пожала плечами лягушка. – Я уж обрадвовалась, двумала, медведь его на клочки разорвет, по лесу разметвает. Ан нет! Сгвоворились они с медведем твем.