Тришестое. Василиса Царевна

– Червяк головастика не сытнее, – повращала мутными глазами щука.

– Это ты про что?

– Про Ягу. Все одно нечисть поганая.

– Леший сказывал, будто не в ладах она с Кощеем.

– Лешему оно, конечно, виднее, а ну как съест прежде, чем ты рот раскрыть успеешь?

– Должон к ней подход какой-то быть, – помял подбородок пальцами Иван Царевич.

– Али помирились с Кощеем уже, – вставила лиса.

– Да нет, – махнул лапой медведь. – Карга злопамятная больно.

– Нога у нее костяная, – мрачно заметил сокол, нахохлившись, и все уставились на него.

– И что с того? – спросил Иван Царевич у сокола.

– Быстро бегать не может.

– Ты предлагаешь круги вокруг нее наматывать?

– А чего такого? Пока бегаешь – сказываешь, зачем к ней пожаловал. Авось и обойдется.

– Откуда про ногу знаешь? – серьезно спросил медведь.

– Слухом земля полнится, – помявшись, отозвался сокол.

– Точнее!

– В бане она мылась.

– Так ты что ж, развратник пернатый, – поиграл бровями медведь, – за Ягой подглядывал?

– Чур меня! – Сокол едва с ветки не грохнулся. – Мимо пролетал, на ветку сел передохнуть, а она из бани как выскочит – и в прорубь. Бежит, подпрыгивает, правой ногой снег загребает, этими размахивает…

– Руками? – подсказал медведь.

– Да нет. Как их…

– Понятно, – прервал Иван Царевич.

– На что я птица, и то впечатлился! – взмахнул крыльями сокол. – Отродясь ужасу такого не видывал, три ночи потом кошмары снились.

– Ясно, – подвел черту медведь. – Значит, костяная нога.

– Да вы чего? – охнул Иван Царевич. – И вправду думаете, будто я вокруг нее скакать буду?

– Почему бы и нет? Всяко время потянешь.

– Не пойдеть, – скрипнула из воды щука. – Колдовская у ей натура. Бегай – не бегай, а коли плавником щелкнет, так и все, отбулькался.

– Это верно, – тяжко вздохнул медведь. – Об том не подумали. Но ты, Иван, все-таки на заметочку возьми: нога костяная!

– Да взял ужо. Только пустое это.

– А может, сломать ей чего? – спросила лиса, морща нос.

– Ногу! – обрадовался медведь.

– Зачем ногу-то?

– Ну как? Скакать не сможет да и плавниками враз щелкать отучится – не до того будет.

– Зверь ты, Михайло Потапыч, а еще медведь культурный, – пожурила лиса медведя. – Я вообще-то имела в виду вещь какую. К примеру, метлу ее любимую али лопату. Ступу еще можно погрызть.

– Зачем? – полупал глазами медведь.

– Чтоб летать не могла, – злорадно щелкнул клювом сокол. – Тоже мне, жар-птица выискалась!

– Да при чем тут это? – оскалилась лиса. – Иван мастером скажется, все починит, а Яга-то на радостях и…

– Съест его, – закончила за лису щука.

– Да кто ж на радостях-то мастеров ест? На радостях благодарности выносят.

– Вот она и вынесет. У ей что горести, что радости – все едино. Токма пузо набить и гадость каку сотворить.

– И все-то тебе не так, все не по нраву, – покрутила мордой лиса. – Сама бы чего предложила.

– А я критик прирожденный, – выкрутилась щука. – Как есть.

– Вот и помалкивай. Как есть, – передразнила лиса и мордочку к лесу отвернула. Обиделась, значит.

– Тихо вы! – привел собрание к порядку Михайло Потапыч. – Дело серьезное, а вы тут грызню устроили. Значит, имеем вариянты: «а», то бишь сломать чего, а Иван потом мастерить будет и «бе» – костяная нога. Наматывает, значит, круги, пока не посинеет.

– Кто? – уточнил Иван.

– Чего – кто?

– Посинеет, спрашиваю, кто: Яга или я?

– А это важно?

– Кому как.

– А может, и вправду ей ногу сломать? – задумался медведь.

– Ну-ну, давай. – Лиса скривила морду в ухмылке. – А я погляжу, как ты это сполнять будешь.

– Да-а. – Медведь почесал затылок когтями. – Вариянт, прямо скажем, не очень. Да и неудобно, человек, вроде как, старый.

– И боязно чегой-то, – ехидно добавил сокол.

– Не без того. А ты, зубоскал, чем языком попусту молоть, лучше предложил чего.

– Предлагаю: выхлоп ей заткнуть.

– Ты про что? – покосился на сокола медведь.

– Про выхлоп, – моргнул сокол.

– Гхм-м, – кашлянул в когти медведь. – И чего это будет?

– Как чего? Дым в другую сторону попрет.

– Куда?

– Знамо, куда. В избу.

– Да какой дым-то?

– Обычный. Ты чего, медведь, ягод, что ль, не тех поклевал? – Сокол подозрительно склонил голову вбок.

– Во-во, и я ему про то намекал, – поддакнул Иван Царевич, хотя ему тоже невдомек было, о чем птица толкует. Медведь глянул на Ивана Царевича сурово, и тот замолк.

– Ты, сокол, не крути тут. Нам шутки шутковать некогда, – набычился медведь.

– Да разве я шутковал? – удивился сокол. – Я ж на полном серьезе: заткнем выхлоп, дым в избу попрет, Яга обчихается, а Иван тут как тут – враз выхлоп ей прочистит, в порядок приведет.

– Так ты про дымоход, что ль? – догадался Иван Царевич.

– Выхлоп, дымоход, – перебрал ногами сокол. – Почем я знаю ваши словечки людские. У нас этих глупостей в гнездах отродясь не водилось.

– Тьфу-ты, дурная птица! – сплюнул медведь в сердцах. – Вечно все через этот самый выхлоп скажет. И не поймешь сразу.

– Это мысли у вас дурные, – обиженно встопорщил перья сокол. – Чего не скажи, а все об одном думаете.