Тришестое. Василиса Царевна

– Дурак ты! – сплюнула в костер старуха, и тот притух немного, но потом опять разошелся, искрами стрельнул. А Дрёма поднялась с земли и прочь с поляны заковыляла. У куста орехового остановилась, клюку оброненную подобрала, мясо подмышку сунула, обернулась. – Как есть дурак, – и скрылась в чащобе лесной темной.

– Не понял, – пробормотал кузнец, в темень ночную вглядываясь до рези в глазах. – Чего это она?

– Питание, – поднялся с земли Иван Царевич.

– Чего?

– Правильное питание, говорю, оно даже из нелюдей человеков правильных делает. В смысле, добрых.

– Это чего за хвилософия такая?

– То не хвилософия, а правда жизни. Сам же видел, – кивнул Иван Царевич, куда Дрёма скрылась. – Как мясо на нее подействовало!

– Думаешь, мясо?

– А то что ж? Ты видал когда-нибудь злым сытого человека?

– Видал, особо если разбудить его не вовремя.

– Да я не об том. Слушай! – ухватил Иван Царевич кузнеца за руку.

– Что такое? – заволновался тот, по сторонам тревожно оглядываясь.

– Да нет, не то! Может, Кощея проклятого мясом накормить – он в раз и подобреет.

– Да-а, накормить, – засомневался кузнец. – А если он жрать не захочет, то бишь добреть.

– Так кто ж его спрашивать-то будет? – честно удивился Иван Царевич. – Впихнем!

– Он те впихнет! – проворчал Яков в ответ. – Он те так впихнет.

– А ты ему мечом пригрозишь.

– Угу, и кулаком в морду.

– Точно!

– Знаешь чего?

– Чего?

– Спать давай! – Кузнец завалился набок и захрапел.

Иван Царевич долго смотрел на друга, ничего не понял – хороший же план, верный! – и тоже на боковую завалился.

Утро вечера, как говорится, мудренее.

И откуда в самом деле друзьям знать было, что Дрёма с Кощеем вдрызг разругались.

– Я те кто? – спрашивает Дрёма у Кощея, как тот ее к себе вызвал да заказ очередной вручил. – Шкатулка музыкальная али кровать-качалка с собакой гончей на пару, шоб гоняться за кажным и убаюкивать? То лешего усыпи, то зверье к обеду, теперь Ивана с кузнецом. А заптра чегось? Звезд тебе в хоромы твои поганые с неба похватать?

– Ты, Дрёма, того, – погрозил Кощей пальцем, – говори да не заговаривайся! А то мигом в холодную загремишь. Делай, чего велено, не рассуждай!

– А и упекай! Надоел ты мне хуже горькой редьки. В договоре чего сказано?

– Чего?

– А того! Отпуск у меня должон быть! И содержание мясное. Где оно, содержание-то? На одних бобах вареных сижу, пучит ужо от них. Скоро почище Горыныча летать зачну.

– Енто с чего же? – нахмурился Кощей.

– Ну, конечно. Откендова тебе знать-то про бобы и свойство их противное, коли ты вообче их не жрешь. А мне каково? Иной раз к зверью близко подобраться не могу.

– Почему?

– А потому! – крутнула головой Дрёма. – Бобы неудержимо прут, свист от них стоит, аж дичь шарахается.

– Это все? – побарабанил пальцами по львиной голове Кощей.

– А чего тебе еще, ирод ты костлявый? К тому ж, отпуск у меня сейчас.

– Подождет твой отпуск! Сделаешь дело – отдыхай, сколько влезет, а токма ты мне во, позарез как нужна!

– А мясо?

– О мясе отдельный разговор, – поерзал на троне Кощей. Больно неудобная тема была для него. Мяса мало было, едва впритык ему с Горынычем хватало, а тут еще карга со своими требованиями. Вынь ей да положь, вишь ли!

– Какой еще отдельный? – сорвалась старуха. – Ты мне не крути – напрямую говорь!

– Ах, на прямую? – разозлился Кощей. – Прямоты захотелось? Вот тебе прямота: коли Ивана с кузнецом не усыпишь – в каталажку загремишь! Нет, как сказал, а? А о мясе, так сама подумай! Откуда ему взяться, коли ты будто полудохлая за дичью гоняешься? Работай лучше, и мясо тебе будет!

– Ах, та-ак! – закипела Дрёма.

– Да, та-ак! – передразнил Кощей. – Иди и не рассуждай боле! Распустились тут…

– Ну, погоди, Кощеюшка, – процедила сквозь зубы Дрёма, – я тебе таку свинью притараню, треснешь, пока съешь!

– Чего сказала? – не расслышал Кощей.

– Иду, говорю! – огрызнулась Дрёма и направилась к выходу из залы, клюкой деревянной постукивая и ногами по полу мраморному шаркая.

Глава 15. Водяной

– Эй! – позвала Василиса.

– А? – очнулась Квака, глаза приоткрыв.

За зарешеченным окном уж светлело, но стылый воздух темницы пробирал Кваку до самых костей. Непривычная она была к человечьему облику со всеми его проблемами и неудобствами.

Прикрываясь одеялом, она поднялась с кровати и зевнула. Потерла сонные глаза, похлопала ими на Василису.

– Где я?

– В хоромах моих, – усмехнулась криво Василиса. – Вот, держи! – бросила она Кваке работу свою. – Шквурка твоя.

– Ох! – С Кваки весь сон разом сшибло, будто и не спала вовсе. Шкуру лягушечью на лету подхватила и ну вертеть ее, разглядывать. – Заделала?!

– Делов-то! – фыркнула Василиса. – А теперь выметайся отсюда, а то еще Кощей собственной персоной пожалует, а ты с врагами отечества ночи коротаешь.

– Да будет тебе, – буркнула смущенно Квака. – И это… спасибо.

– Выметайся, говорю! – повторила Василиса, но беззлобно. – Спать я хочу.

– Так ты чего ж? – спросила Квака, в шкуру поспешно влезая да в лягушку обращаясь. – Всю ночь не спала? Все штвопала?

– Штвопала, штвопала. Кышь! – махнула Василиса на здоровенную лягушку и присела на лежанку жесткую, потягиваясь.