Тришестое. Василиса Царевна

– Будешь, – кивает Кощей, – коли Ивана пропустишь. Только с голодухи, потому как крыльями взмахнуть не сможешь.

– Да чего ты привязался ко мне со своим Иваном? – взбеленился Горыныч, выпустив едкое облако дыма из ноздрей средней головы. – Заладил одно: Иван, Иван!

– Мало тебе? Кузнеца еще можешь взять. Тот покрупнее будет.

– Жрать хочу, – подумав, опять заявил Горыныч.

– Во, во! – схватился за сердце Кощей, глаза выкатив. Натурально так вышло, даже Горыныча проняло.

– Чего такое? – испугался тот, головы втянув.

– Чую!

– Чего чуешь-то? – Головы еще ниже пошли.

– Чую, Иван к дубу подбирается! Ах! – дернулся Кощей и челюстью застучал, будто судорога пробила.

– Эй, не пужай! Слышь? – еще больше посерел Горыныч. – Чего ты? Чего?

– Ох, Горыныч, – слабым голосом выдавил Кощей. – Прощевай, друг сердешный! Видать, погибель моя пришла. Кто ж тебя кормить-то теперь будет, а?

– Ладно, – сдался Горыныч, нехотя выбираясь из-за стола. – Лечу я, лечу. Токма смотри у меня, коли обед таким же пустым окажется.

– Да ты что! – еще больше округлил глаза Кощей и начал хватать ртом воздух – возмущение крайнее изображать обидой незаслуженной. – За кого ты меня принимаешь?

– К обеду жди!

Горыныч не стал уточнять, за кого он принимал Кощея, развернулся и поплелся к выходу, не солона хлебавши. Шеи его провисли, крылья и хвост волочились по полу. Не было у Горыныча никакого желания воевать с кем-либо. И откуда только Иван проклятущий на его головы несчастные свалился! А ведь так все хорошо устроилось до того…

Утро выдалось на удивление теплое и солнечное. Когда Иван Царевич глаза продрал, солнышко уж высоко над лесом взобралось и оттуда проливало неистовое золото, а с ним и тепло. Земля, прикрытая мхом и вялым листом, едва заметно парила. Пар собирался небольшими облачками тумана, и, не набрав силы, рассеивался, гонимый легким теплым ветерком.

Прилетела какая-то пичужка, села на ветку, принялась чирикать да заливаться. Обрадовался Иван Царевич: то хороший знак, добрый! Может, одна птица на весь лес осталась, да и та их своим вниманием почтила. Иван Царевич порылся в суме кузнеца, достал кусок хлеба. Покрошил наземь.

Пичужка примолкла, долго смотрела на крошки, но слетать с ветки вниз не торопилась. Не доверяла.

Иван Царевич настаивать не стал – потом поест. Но уж больно пичужку ту на руке подержать хотелось. Сколько уж живого существа не видал, почитай, с неделю будет. Но доброта оплаты не требует, и Иван Царевич переключился на дрыхнущего кузнеца. Видать, Дрёма хорошо над ним поработала, столько сил из мужика вытянула, что до сих пор кузнец очухаться не мог, в силу все входил. Ведь сон, как известно, силу дает – возвертает, что за день потрачена была.

Долго будил Якова Иван Царевич, насилу добудился, а пока тот глаза продирал и понять пытался, где он находится, царевич завтрак на скорую руку приготовил: хлеба по ломтю, мяса все того же кабанчика разломил, по одному огурчику разложил и винца по стакану. Знатную кузнец прореху в рационе Кощеевом проделал, не меньше половины всех запасов в суму напихал, а может, и поболе. Зато о еде теперича думать не придется. Вот Кощей обозлится, как о том пронюхает!

Костер давно погас. Новый разжигать не стали, проку в том не было никакого. Холодное мясо даже вкуснее будет. Позавтракали в тишине, собрались скоренько. Только куда идти, не знают. Где Кощеев дуб расти может? Почитай, полцарства Кощеева уж протопали, ан нет того дуба. Да и не выдумка ли то для доверчивых губошлепов вроде Ивана Царевича с кузнецом? Нет, непохоже. Хотя кто ж его, Кощея хитромудрого знает…

– Куда пойдем? – спросил Иван Царевич, видя колебания друга.

– Пряменько, – указал рукой кузнец. – К Кощею. Если дуб и есть, то рядышком с ним должон быть. Не с руки Кощею издалека за смертью своей приглядывать.

– А если нет дуба того?

– Там видно будет. Чего заранее загадывать?

На том и порешили. И отправились навстречу солнцу.

Идут не час и не два. Лес закончился, в поле перешел. Поле река рассекла полноводная, ни брода нигде, ни мостика. Пришлось идти вдоль нее. Одна радость – с жажды не помрешь, а так – неизвестно куда выведет река та. Царство-то Кощеево, по разумению Якова, за рекой должно быть. Вот и выходило, в сторону от него идут. А может, и напутал чего кузнец. Ведь по слухам о дороге в Кощеев дворец судил. Впрочем, что о том толковать – все одно по берегу реки идти, никуда не сворачивая.

Вокруг ни деревца, ни кустика. Куда ни глянь, равнина до края. И река. Только шелест воды тихий тишину мертвую нарушает.

И вдруг видят, пятнышко какое-то вдали замаячило. Махонькое совсем, Иван Царевич его даже не сразу приметил, зато кузнец разглядел и застыл, будто вкопанный. Ладонь к глазам приложил, глаза прищурил – вдаль зрит.

– Ну, чего? – нетерпеливо спрашивает Иван Царевич.

– Не пойму никак, – пожал плечами Яков. – То ли башня какая высится, то ли еще чего.

– Кощеевы хоромы! – обрадовался Иван Царевич.

– Скажешь тоже! Больно размах мелкий для Кощея. На дерево больше смахивает.

– Неужели?..