Триумф графа Соколова

— Ай-ай-ай! Какой плохой дядя, провел самого начальника охранки. Где он, этот паспорт? — Соколов с выражением сострадания глядел на Мартынова. Так умный доктор смотрит на неврастеничного пациента.

— Мы взяли подписку о невыезде с этого Кашицы и записали с паспорта место его прописки.

— И что дальше?

— А дальше… Что дальше? Я послал поручика на Верхнюю Красносельскую, — кивнул на Алябьева, — задержать и доставить сюда для снятия допроса, во владения Павловой, это дом номер шесть, напротив Алексеевского кладбища…

— Ну?

— Алябьев, расскажи господину полковнику!

Алябьев вскочил, одернул мундир и затараторил:

— Странная история, господин полковник! У Павловой проживает Семен Кашица. Он уборщик Алексеевского кладбища. Но у него… одна нога. Это не тот, которого я видел…

Чем-то подавленный, но внимательно слушавший собеседников, Сахаров с оторопью смотрел на поручика:

— Что значит — одна нога?

— Другую потерял в Порт-Артуре. Моряк с линейного крейсера…

Соколов внимательно посмотрел в лицо поручика, тихо произнес:

— Ты снял допрос с этого одноногого?

— Так точно!

— Ты предупредил его об ответственности за ложные показания?

— Так точно!

— И что тебе, раб Божий, этот одноногий рассказал?

— А вот извольте, господин полковник, в протокол допроса взглянуть.

Соколов взял страницу допроса, исписанного корявым, явно не привыкшим к писанию почерком поручика. Стал вслух читать:

— Летом прошлого года в августе я был вызван в участок по причине задержания меня за игру в трынку в неустановленном на то месте Леснорядского рынка. По названной причине имел при себе паспорт и подвергнут в участке штрафованию на три рубли.

Возвращаясь домой, зашел на Леснорядский рынок купить ветчины сырой для горохового супа, что я и приобрел два фунта за сорок копеек. Когда вернулся домой, то на другой день обнаружил исчезновение паспорта, который у меня на упомянутом рынке утянуло жулье, которого нынче много развелось. По сделанному мною заявлению в участок мне был выдан новый паспорт за пошлину в один рубль наличными. С моих слов записано верно…

Сыщик насмешливо посмотрел на Алябьева:

— Поручик, ты бросил церковно-приходскую школу еще в первом классе?

Алябьев гордо вскинул подбородок:

— Я выпускник Харьковской кавалерийской школы!

— То-то пишешь, словно конь копытом натоптал. Нет, ты не Александр Пушкин и даже не какой-нибудь Петр Боборыкин.

— Как говорит допрашиваемый, так и пишу.

— Что сам Кашица: кого он подозревает в хищении паспорта? А что соседи об одноногом говорят? Как смотритель кладбища о нем отзывается? Семейный ли он? Где и кем прежде служил? Какого мнения о нем дворник? С кем встречается и какие увлечения?

Алябьев вздохнул:

— Виноват, не смекнул…

Мартынов вступился за своего любимца:

— Господин полковник, поручик Алябьев все сделал правильно и добросовестно. Что вы еще хотите от него?

— Сколько, поручик, тебе надо времени, чтобы ты прояснил этот вопрос?

— Три дня! — не моргнув, отвечал Алябьев.

Соколов покачал головой, прошелся молча по кабинету, повернул голову к Сахарову:

— Если сам не сделаешь, обязательно дело погубят! Господи, какие матери этих бестолковых плодят?

Сахаров, желая повернуть беседу в другое русло, взглянул на карманные часы:

— Сейчас начало девятого вечера! Я всех приглашаю по старой памяти ужинать к Егорову!

Соколов твердо сказал:

— Нет, я должен сам допросить одноногого Кашицу, чтобы найти его фальшивого однофамильца. Но прежде поговорим тут.

Сахаров подошел к приятелю, положил руку на плечо:

— Обязательно сегодня приезжай, последний раз гуляем вместе…

Соколов оторопело взглянул на генерала:

— Что такое? Погребальное настроение — почему?

— Потом узнаешь…

Соколов приблизился вплотную к стоявшему возле окна и глядевшему на вечерний город Мартынову. Громким шепотом сказал:

— Тебя, подполковник, кулаком надо учить! Как твои люди работают: «Не смекнул! Три дня!» Держи около себя смекалистых и толковых. Наша работа потому и называется оперативной, что должны мы действовать быстро.

Сахаров засмеялся:

— Словно молния разить преступников!

— Именно так! А у нас прежде выспятся, на трех совещаниях посидят, покурят, в трактире водки под селянку выпьют, поговорят о любовницах, при этом три короба наврут, а уж потом потрусят страшное преступление распутывать. А нестись нужно каждый раз как на пожар! Той самой карающей молнией поражать злодеев. Меньше надо мечтать о себе, а прежде всего — о деле.