Триумф графа Соколова

Взяв со стола охотничий нож, сыщик осторожно отделил крышку. Затем он вытряхнул из урны содержимое. На газету высыпались плохо обгорелые почки, кости, среди которых легко узнавались ребра, позвонки и прочее. В нос гнусно шибануло — несвежим горелым мясом.

Мужественный Сахаров прошептал:

— Что это?

Мартынов, догадываясь о правде, смертельно ослаб, опустился в кресло.

Соколов отвечал с печалью:

— Это то, что совсем недавно ходило в расшитом золотом мундире с Владимиром в петлице, пило хорошее вино, делало карьеру, любило женщин, получало жалованье и называлось прокурором Александровым. Вот, взгляните сюда — это безымянный палец, с которого садисты не сняли обручальное кольцо. Золото от огня пошло цветными разводами.

Мартынов лязгнул зубами:

— Не может быть!

— Ты, Александр Павлович, сегодня скептиком стал. Слава Богу, что эти костяшки не увидит супруга покойного. От такого зрелища ума можно решиться.

Сахаров произнес:

— Ничего не понимаю!

— На, прочти! Там все сказано, — и протянул подметное письмо.

Сахаров впился взглядом в строки, написанные красивым женским почерком. Перечитал вслух для Мартынова. Задумчиво постучал конвертом по столу:

— Ну и негодяи! Ничего святого… Революционеры, мать их!

Слово «революционеры» в устах Сахарова звучало как ругательство. Он вскочил из-за стола, побегал по кабинету, страстно произнес:

— Но откуда взялась крематорская печь?

— Это предстоит узнать! Если в некоторых европейских государствах — Германии, Франции, Италии — трупы кремируют давно, то у нас — категорическое запрещение Православной церковью. В России нет ни одного крематория. Как нет ни одной печи для сжигания трупов.

Мартынов, обретший дар речи, постучал карандашом по столу:

— Может, несчастную жертву бандиты в Германию отвезли? И там кремировали?

Соколов отрицательно помотал головой:

— Сомневаюсь, это слишком сложно. Да и не нужно.

— Вы, Аполлинарий Николаевич, сами говорите, что в России нет такой печи. Теперь она появилась. Откуда? Это зацепка. И вообще, мысль расправиться таким образом не могла прийти в голову нормальным людям.

— Конечно, ибо нормальный субъект не может быть ни убийцей, ни революционером. Добавлю: такое вряд ли мог сделать тот, кто воспитан на российской культуре.

— Что, граф, ты предлагаешь?

— Прокурора мы с помощью преступников нашли. Точнее, то, что осталось от прокурора. — Соколов осторожно ссыпал прах обратно в урну. — Это начало. Теперь надо искать сжигателей…

— Если прежде они нас не найдут! — мрачно пошутил Сахаров. Он задумчиво глядел на Соколова. — Давай, граф, выделим охрану для твоей персоны. Уж очень… — Он замялся.

Соколов скептически улыбнулся.

— Не хочется увидать мои кости в урне? Нет, такой радости я господам Лениным и Троцким не доставлю. А что касается охраны, то сомневаюсь, чтобы она могла мне помочь. Я привык больше на себя полагаться. Все! — Соколов поднялся с кресла. — Теперь, доблестные борцы с преступностью, я полетел на Верхнюю Красносельскую, к уборщику Алексеевского кладбища одноногому Семену Кашице.

Извозчик, не гони…

Не прошло и двух часов, как Соколов позвонил в кабинет Мартынова. Весело сказал:

— Все в порядке! Теперь можно ужинать с чистой совестью и зверским аппетитом. Я минут через пятнадцать буду у Егорова.

— Прикажите кучеру Антону, пусть закладывает! — Извиняющимся тоном к Сахарову: — Извините, ваше превосходительство, «рено» на зиму я приказал поставить в гараж: заводить трудно, а ездить опасно — шины не держат.

— Что Соколов?

— Голос веселый, а подробности допроса небось за столом расскажет. Пора ехать!

Вечно всем недовольный полицейский кучер Антон сделал карьеру — теперь он возил самого начальника московской охранки.

Что-то бурча под нос, имевший вид крупного клубня картошки, из широких ноздрей которого буйно рос волос, Антон запахнул на седоках медвежью полость. Взгромоздился на облучок, дернул вожжи и вдруг диким голосом заорал:

— Н-но, пошли, приститутки, мать вашу…

— Ты что, Антон, всегда ругаешься? — строго спросил Мартынов.

— Так они, инсургенты упорные, иначе языка не понимают!

Лошадки дернули и спустя несколько мгновений набрали хорошего хода.

В лицо седокам остро ударил морозный воздух, на мгновение сбил дыхание.

Антон ведал о пристрастии своего нового начальника Мартынова к быстрой езде. Городовые при виде знакомых саней, летящих на сумасшедшей скорости, вытягивались в струнку и прикладывали руку к форменной шапке. Пешеходы суетливо спешили убраться с дороги, а встречные экипажи загодя прижимались к обочине. Уж очень тесна Тверская!

Сани на ухабах взлетали вверх и жестко хлопались полозьями на раскатанную дорогу. При выезде на Охотный ряд Антон заломил такой опасный поворот, что сани страшно заскрипели, накренились вправо и едва не перевернулись.

Мартынов стал вежливо выговаривать:

— Ах, Антон, нельзя столь неразумно рисковать…

В этот момент из других подлетевших к трактиру саней выскочил широко улыбающийся Соколов. Он крикнул: