Триумф графа Соколова

Сахаров, сам труженик отменный, обнял Соколова:

— Ах, мой милый друг, если бы все так думали! Аполлинарий Николаевич, действительно тебе следует самому активней участвовать в раскрытии этого преступления. — Перевел взгляд на Мартынова. — А ты, Александр Павлович, должен ввести графа в курс дела. Ведь он еще не владеет обстановкой.

— Обязательно, Евгений Вячеславович, сейчас и сделаю это… Мы норовим глубоко копать! Час-полтора, и вы войдете в курс событий…

Соколов рассмеялся:

— Нет, дорогой ты мой Александр Павлович, через час вы будете с Евгением Вячеславовичем пить водку под грузди и копченый угорь.

— В трактир Егорова мы без тебя не поедем, — решительно заявил Сахаров. — Будем дожидаться, пока ты его не допросишь и не позвонишь нам сюда.

— Прекрасно! — воскликнул Соколов. — Не будем терять золотого времени. Усаживайтесь, коллеги удобней, а ты, Алябьев, поезжай к Егорову, скажи, чтобы нам готовил пышный ужин.

Германское производство

— Хотя, по вашему мнению, я делом Александрова еще не занимался, — продолжил Соколов, — однако кое-что могу рассказать, приоткрыть занавес над этой тайной. И более того — поразить ваши мужественные сердца до параличного состояния.

— Однако! — Сахаров недоверчиво покрутил головой.

Мартынов заерзал в кресле, удобней усаживаясь. Он с сомнением покачал головой.

— Однако, граф, вы блефуете! Откуда у вас новости? Мы тут неделю бьемся, у нас — пшик, а вы знаете историю лишь по газетам — и уже «новости». И все же интересно, мы внимательно слушаем.

— Новости, бедные коллеги, и впрямь любопытные. Дело развивалось по такому сценарию. Прокурора встретили в подъезде злоумышленники. По некоторым сведениям, их было трое. Наложив ему на лицо эфирную маску, усыпили, быстро завернули в ковер и на санях отвезли в неизвестном направлении.

Мартынов задумчиво постучал карандашом по столу:

— Чушь! Зачем преступникам такой сложный путь? Ведь могли просто пристрелить и сбежать с места преступления. Это проще. Где консьержка? Где городовой? Где дворник и просто прохожие? Нет, даже на добротную версию не тянет.

Соколов решил малость позабавиться над начальственным приятелем. Он продолжал:

— Городовой мог за угол зайти или пойти пописать. Консьержки в том доме нет. Дворники по ночам дежурят, днем с огнем их не найдешь. Прохожие? Улочка тихая, к тому же почти две недели стоят жуткие морозы — по Реомюру двадцать пять, что по Цельсию — более тридцати градусов. И потом, что из того, если кто-нибудь заметил: солидные мужчины ковер на сани грузят? Дело заурядное.

Мартынов замахал руками:

— Невероятно! Давайте, полковник, ближе к делу…

— Они маску оставили на лице, но, когда тащили свою ношу, маска упала на ступеньки, а теперь попала мне в руки.

— К вам, граф, в руки? Невероятно! — воскликнул Мартынов.

Сахаров недоверчиво усмехнулся:

— Стало быть, она, маска, может быть нам предъявлена?

Сыщик смиренно вздохнул:

— Ну, если вам приятно, то извольте, сударь, пообонять сию тряпицу. — Соколов развернул простыню, достал банку, откупорил ее, вытряхнул на стол полотенце, в которое была завернута пористая губка. Все это протянул Мартынову.

Тот понюхал, сморщил нос:

— Однако!

Сахаров тоже не отказал себе в этом удовольствии. Пожал руку Соколову:

— Восхищен тобой, Аполлинарий Николаевич! Сам Создатель тебе помогает. Я помню дело Эльзы Бланк, которое ты распутал. — Повернул голову к Мартынову, напомнил: — Это еще при полицмейстере Гартье было. Некая очаровательная блондинка слыла в медицинских кругах прекрасным анестезиологом. И вот однажды обиделась сразу на всех мужчин. Она увлекала красотой свою жертву, затем, оставшись наедине, накладывала ухажеру на лицо эфирную маску. После этого следовало нечто немыслимое: стягивала с мужчины брюки и делала жуткую операцию, после которой ухажер не просыпался — истекал кровью.

Мартынов, болезненно относившийся к насмешкам Соколова, все же искренне восхищался его способностями. Он спросил:

— Может, Аполлинарий Николаевич, вы уже знаете, где искать Александрова?

— Как не знать! — невозмутимо отвечал Соколов.

— Где?! — в один голос воскликнули собеседники.

— В этой вазе, которая, собственно, погребальная урна.

— Что-о?!

Соколов смиренным тоном продолжал:

— Разложи, Александр Павлович, на столе газету.

— «Утро России» подойдет?

— Вполне! Можно даже читаный номер. То, что я рассказывал вам, доблестные охранители великой России, это, так сказать, увертюра. А вот и первое действие трагедии.

Соколов поставил урну на стол.

Мартынов вытаращился:

— Что за греческая амфора?

Соколов после многозначительной паузы произнес:

— Германское производство! Немцы после кремации ссыпают прах в такие вазы, которые называются погребальными урнами.

Сахаров с недоумением глядел на приятеля.

Соколов продолжал:

— Евгений Вячеславович, ты хоть человек геройский, но все же постарайся не грохнуться в обморок.

После этих слов Сахаров побледнел.

Почки и ребра