— Здесь, вместе с виноградной лозой, — раздался голос матери, и Георгий вновь повернулся к окну, прислушиваясь к ее словам, — вместе с виноградной лозой выросли мои дети. Когда они были малы и неразумны и дрались между собой, я выносила им мешок с лесными орехами и давала по горсти. Каждый получал от меня какое-нибудь дело. Георгий мыл полы и вязал чулки, Магда помогала мне по хозяйству, а маленькие вскапывали грядки, сажали цветы или делали еще что-нибудь. Иначе как бы справилась с ними? Самым озорным был твой Георгий. Однажды я поручила ему снести в пекарню баницу. По дороге он поставил противень с тестом себе на голову. Потом он рассказывал, что улочка была слишком узкой, и потому он не мог нести противень в руках. В этих словах было немного правды, для него все улицы были тогда слишком узкими. Конечно, он вывалил тесто в канаву. Какой-то добрый человек помог ему собрать тесто вместе с пылью на противень. Пока баница пеклась, Георгий сбегал за большим носовым платком на тот случай, если придется пролить много слез… — Мать улыбнулась, замолчала и, опустив глаза, некоторое время разматывала нитки. — Да… Многих моих детей уже нет в доме, — продолжала она. — Вырос и уехал работать в далекую Россию мой второй после Георгия сын Никола, и разве кто-нибудь скажет, вернется ли он из Сибири, куда сослал его русский царь? В этом доме вырос мой третий, Костадин, ушел в двенадцатом году на Балканскую войну. О нем мы получили точное известие: не вернется никогда. Любомир и Борис стали мастеровыми людьми, построили собственные дома и ушли к своим семьям. И старшая моя дочь Магдалина тоже живет в своем доме в городе Самокове… Я повторяю тебе то, что ты сама давно знаешь, только потому, что хочу сказать: какое бы горе ни выпало на нашу долю, мы должны оставаться опорой для своих близких…
Георгий одобрительно покачал головой. Перед ним опять потекли картины прошлого. Мать! Это верно: много добра принесла она им стойкостью, лаской и сочувствием в трудные минуты жизни. Георгий вспомнил, как она провожала его на работу в типографию двенадцатилетним мальчиком. Позднее она рассказывала, что плакала втайне от всех, согласившись отправить на заработки сына — совсем еще ребенка. Но что она могла сделать? Денег для продолжения учения не хватало, да и семья была многодетной.
Мать не показывала ему ни жалости своей, ни горя. Она ободряла мальчика, помогала ему справиться с недетскими заботами о заработке: дома старалась накормить получше, пораньше уложить спать, потеплее одеть зимой… Мать!
Она не разделяла непримиримости сына ко всему, что было ему не по душе. Вначале, как и все ученики, он подметал пол в цехе, носил воду, бегал за табаком для рабочих. Но однажды вместе с молодым переплетчиком из соседней переплетной мастерской Йорданом Караивановым составил макет сатирической газеты «Кукареку» и вместе с ним написал статьи и сам набрал текст. Он смог это сделать потому, что не раз внимательно наблюдал, как обращаются со шрифтом наборщики. В газете высмеивался за пьянство священник. Отец еле уговорил «пострадавшего» не подавать в суд. Это было давно, многие подробности истории с газетой «Кукареку» стерлись в памяти. Осталось ясным и не тронутым временем воспоминание о матери. Она тогда спросила Георгия: «Зачем ты задираешь людей? Нам и так нелегко живется, сын мой, а тебе, если ты останешься таким нетерпимым, будет еще труднее». «Я напечатал про него правду», — возразил Георгий, и мать больше ничего не сказала.
Вскоре началась первая большая стачка печатников. Ученики, не без помощи Георгия, создали свой особый стачечный комитет. Георгия избрали председателем. Каждое утро он собирал несколько десятков учеников и обсуждал с ними, как идет стачка. Это была первая в его жизни стачка! Он перестал приносить домой даже те гроши, которые иной раз перепадали ему. Ни одного упрека не услышал Георгий от матери. Она сказала только: «У тебя, наверно, есть люди, с которыми можно посоветоваться. Слушайся их, Георгий, и не поступай самовольно»…
Через несколько лет он вспомнил слова матери: нашелся такой человек. В 1904 году Георгия выбрали управляющим делами Общего рабочего синдикального союза. Он оставил типографию — к тому времени он был уже опытным наборщиком — и переселился в маленькую комнатку канцелярии на втором этаже партийного клуба, куда вела узкая деревянная лестница. Руководил союзом Георгий Кирков — Мастер. Он являлся на работу в черной широкополой шляпе, с потертым, набитым бумагами портфелем в руке и сразу брался за статьи и листы корректуры газеты «Работнически вестник», которую партия поручила ему редактировать.