Трофей для братьев (СИ)

Спина Мии изгибается дугой, а превратившийся в раздавленный комок хлеб бесшумно падает на пол. Викинг продолжает дразнить её, однако от невинных поцелуев переходит к более решительным действиям: он проводит по алому бутону ненасытным языком сначала вниз, а затем вверх, снова и снова повторяя эти простые и старые как мир, но эффективные движения.

Ошарашенная прислужница бросает удивлённый взгляд на зажмурившуюся гостью и убирает обронённый хлеб, пока вторая ставит с подноса тёплую овсяную кашу на молоке, достаточно жидкую, чтобы её можно было выпить из плошки без помощи ложки.

"Трапеза... условием было продержаться до конца трапезы, значит, я не могу просто сидеть и терпеть", — проносится в голове Мии, прежде чем она снова теряет рассудок от пылающего там, внизу, сладострастия. — "Придётся... есть".

Девушка осторожно берёт деревянную глубокую тарелку в свои дрожащие руки и касается губами тёплой каши — одновременно с этим всасывает чувствительную горошинку над её сводами и хозяин Хордаланна. На долю секунды она ощущает дискомфорт, но он тут же сменяется ни с чем не сравнимыми чувствами от вакуума и горячей тесноты во рту норвежца.

Боясь выронить и тарелку, она торопливо ставит её перед собой, но поздно: в сладострастном импульсе её рука на секунду теряет контроль, и светло-серая густая овсянка начинает стекать вниз, по её подбородку, шее и груди вниз, несколько капель каши падает и на спину ярлу.

"Ещё немного — и проиграешь," — ухмыляется мужчина и, сделав глубокий вдох, с удвоенным рвением начинает массировать самую интимную часть тела девушки своим языком, полируя её до блеска сочащейся влаги.

Такого себе Мия не представляла: она всё ещё помнила ощущения от пальцев обоих братьев внутри себя, но язык, одновременно напористый и мягкий, умелый и гибкий, превосходил руки и дарил совершенно иной уровень удовольствия!

Жадно ловя воздух губами, пленница выхватывает из рук служанки очередной кусок хлеба и целиком засовывает ломоть себе в рот: он, вставленный на манер кляпа, становится единственным спасением для ничего не подозревающих работниц.

Иначе от полного вожделения громкого стона Мии содрогнулись бы стены не только медового зала, но и каждой лачуги в Хордагарде!

Сигурд, удивившись тому, как она всё ещё сдерживается на грани высшей точки удовольствия, проводит кончиком языка по её чувствительному узелку вверх, вниз, из стороны в сторону, одновременно с этим погружая загнутую вверх первую фалангу большого пальца в её всё ещё девственное лоно.

Пальцы Мии цепляются за угол стола и едва не скидывают с него край скатерти и тарелку, их костяшки белеют. Зубами она впивается в хлебную корку, напрягает каждую мышцу своего тела — и этой картины не выдерживает одна из прислужниц, что осторожно касается её плеча и спрашивает:

— Вы в порядке?

Услышавший это Сигурд там, между её ног, слегка прикусывает левую створку пленницы и добавляет вторую фалангу, погружаясь в мягкий, пульсирующий от его прикосновений алый бархат чуть глубже. Мия превращается в живую пружину, сжавшуюся до предела и готовую в любой момент высвободить накопленное напряжение.

Девушка с трудом открывает глаза и мотает головой, давая прислужницам понять, что никакой помощи не требуется. Всё ещё беспокойная работница подаёт принесённое из кухни остальными двумя последнее блюдо — кусочки солёного лосося. Мия закатывает глаза и медленно прожёвывает постепенно превращающийся в кашу во рту хлеб, чтобы случайно не подавиться: волна наслаждения отхлынула совсем ненадолго, став затишьем перед бурей, перед настоящим приливом сладострастия и неги.

Её мысли... пугали. Где-то в глубине души, в самых тёмных и греховных потаённых уголках своего сознания невольница отчаянно умоляла, чтобы это продолжалось. Более того, она неистово желала притянуть к своему пылающему лону ярла, положить свою руку ему на затылок, схватить за волосы и бесстыдно направлять его губы, язык, нос так, как ей самой заблагорассудится.

"Остановись, Мия! Даже то, что он проделывает с тобой — страшный грех, а уж твои фантазии — того больше..."

Однако голос разума оказывается шёпотом, который заглушают громкие и искренние стоны её вожделеющей плоти. Она... она была близка к пику как никогда, хоть и всеми силами пыталась соскочить с этой иглы похоти и желания, чьё остриё сверкало и манило к себе.

Нужно... Было... Во что бы то ни стало... Прекратить это.

Иначе она не сдержит внутри себя бушующий, клокочущий прилив столь незнакомых и приятных ощущений. Пытаться запереть целый океан в крохотную бутылку — наиглупейшая затея!

"Он сказал...", — рассуждала про себя Мия, закатив глаза, пока сразу два пальца растягивали и смыкали малиновые своды, продолжая осаду её крепости. — "Сказал... что нужно молчать... и не покидать стол до конца... до конца завтрака!"

Девушка жадно хватает в руку сразу несколько влажных, скользких, солёных и блестящих кусочков рыбы и, не жуя, проглатывает их — в это же время с хлюпающим звуком проникает в её розовую пещеру своим языком, удерживая её своды от обрушения пальцами, и ярл.