Троя против всех

Все это заняло несколько секунд, но, пока они были в воздухе, Вадик успел вспомнить резиденцию для пациентов, перенесших сильную черепно-мозговую травму. Резиденция называлась Sunny Meadow – «Солнечная лужайка». Год назад Вадик подрабатывал там сиделкой, вытирал слюни инвалидам, глядя на которых невозможно было поверить, что до аварии (или до инсульта, менингита, неудачной попытки самоубийства, но чаще всего – аварии) они были нормальными людьми. Об их прошлой жизни свидетельствовали фотографии на ночных столиках, и от разницы между теми, кто был запечатлен на фотографиях, и теми, за кем Вадик ухаживал, по спине шли мурашки. Вот что вспомнилось Вадику во время полета. Наглядная иллюстрация к неутешительной мысли: «Через несколько секунд я могу стать одним из них». Но все обошлось, он отделался легким ушибом и сильным испугом, остальные тоже. Выкарабкавшись из-под груды железа, они дождались полиции; те заполнили рапорт и даже подбросили безлошадных музыкантов до ближайшей остановки рейсовых автобусов Greyhound.

Потом они ждали автобуса на автовокзале, который выглядел бы совсем заброшенным, если бы не другие ждущие: пара деревенского вида мужичков (по-английски таких называют «хиллбилли») и пара индийцев. Последние тихо и настойчиво переговаривались на одном из многочисленных наречий Индийского субконтинента.

– Это вы откуда такие будете? – поинтересовался без малейшей враждебности один из хиллбилли.

– Индия. Мы из Индии, – неожиданно громко ответил индиец.

– А-а-а, – грустно протянул хиллбилли. Было видно, что ответ ничего для него не прояснил. – И на каком же у вас там языке говорят? Небось на испанском?

Когда они наконец добрались до Трои, Колч предложил отметить их путешествие и давешнее новорождение татуировками. Он может набить хоть прямо сейчас, у него все с собой. Так у Вадика появилась первая и последняя в жизни наколка: «EOD» красивым готическим шрифтом. Символ того прочного братства, которое проповедовал Клаудио под экстази. Теперь это – навсегда. Хотя сама группа Error Of Division, как и следовало ожидать, вскоре распалась.

Глава 11

На похороны Лениной матери я не попал, зато попал на поминки, которые устроили не сразу после похорон, а через неделю – в одном из тех русских ресторанов Шипсхед-Бея, которые мы с Леной всю жизнь на дух не переносили. Поначалу я вообще сомневался, стоит ли мне ехать: с тещей у нас никогда не было взаимопонимания, а с тех пор, как мы с Леной разошлись, – тем более. Поэтому я не был уверен, обрадуется ли моему присутствию сама Лена. В глазах ее матери я, вероятно, был чудовищем. Да и мое отношение к покойнице, в которой я, если уж говорить начистоту, видел глупого и мелочного манипулятора, не было секретом, хотя я всегда старался сдерживаться. Так с какой стати я припрусь сейчас, буду лицемерить, произнося надгробные речи, или, наоборот, отмалчиваться и мозолить Лене глаза? Меня уговорил Синди, чьи доводы сводились к тому, что вопрос «ехать или не ехать» вообще не стоит. «У вас нет выбора, Дэмиен, сколько бы вы ни уверяли себя, что он есть. Вы должны поехать, вот и все. Вы сами это прекрасно знаете, как знаете и то, что, не поехав, обречете себя на бесконечные уколы совести и прочую ерунду. Мне это тоже важно, поскольку ваше эмоциональное благосостояние прямым образом влияет на вашу продуктивность. Так что, как ваш начальник, я убедительно прошу вас или даже, если хотите, приказываю вам ехать. Выбора нет».