Троя против всех

Дядя Кресло был братом матери Джима. Мать Фарино была под стать своему братцу, но ее выходки отнюдь не забавляли Джима. Она любила жаловаться на судьбу и никогда не забывала упомянуть, что она – вдова. Джим говорил, что она вошла в роль вдовы еще при живом муже, как бы миновав статус жены. Иногда у нее наступали просветы: она казалась здравой, даже мудрой. Они с Джимом разговаривали часами, и он поражался тому, насколько она проницательна. По словам Джима, в эти светлые периоды она была способна думать не только о себе. Прислушивалась, давала советы, видела себя и других такими, какие они есть. Но затишье всегда оборачивалось бурей. Ее вело не в ту степь, она начинала невпопад благодарить всех за то, что они такие хорошие, твердила, как ей повезло. Вадик несколько раз был свидетелем этой маниакальной фазы. Потом она исчезала, а когда возвращалась, у нее было лицо Дяди Кресла. С таким лицом можно только смотреть телевизор. И она смотрела, мигом превращаясь в героиню романа «451 градус по Фаренгейту»: общалась с персонажами мыльных опер, кричала им «Что ты делаешь?», негодовала, сопереживала, обижалась на них, как если бы это были живые люди. Один из таких приступов пришелся на день рождения Джима, но она не помнила, что у него день рождения, и он не стал ей напоминать. Сказал, что просто пригласил в гости несколько друзей. Ее заперли в спальне с телевизором («Она от этого телика все равно до утра не отклеится, – пояснил Джим, – но я на всякий случай запер дверь, чтобы она нам не мешала»). Братья Томпсон принесли именинный торт, Вадик – веганское мороженое. Джим шутил, что, если бы торт препоручили его мамаше, в нем были бы бычки вместо свечек.

Разрыв с Джимом не был внезапным, скорее он случился так же, как случались рецидивы у миссис Фарино: что-то уже давно назревало, свербело. Джим все больше вещал и поучал, его назидательность злила Вадика, а еще больше злило то, что он, Вадик, чем-то раздражал Джима, это было очевидно, хоть и непонятно, чем именно. В последний раз они виделись на концерте First Axis. Джим как-то очень странно смотрел на Вадика и на прощание неожиданно выкрикнул: «Бросай пить!» Накануне Вадик действительно пил пиво в подвале у Рэнди Шульца. Интересно, кто донес об этом Джиму? Неужели сам Рэнди? Через несколько дней после этой встречи Вадик отбыл в Покипси, чтобы начать обучение в колледже. Троя осталась позади.

Несколько лет спустя он разыскал Фарино в интернете: узнал, что тот ведет теперь блог, всерьез занялся культуризмом, получил сертификаты персонального тренера, массажиста и шахматного комментатора, а главное – обзавелся какими-то многочисленными учениками. Было неясно, чему именно Джим их обучает, но сам факт существования учеников Вадика не удивил. «Недавно один из учеников спросил меня…» Так начиналась одна из записей в блоге. Дальше Вадик читать не стал. А еще через несколько лет он увидел Джима в Ист-Виллидже: тот шел, окруженный молодняком, что-то, как всегда, вещал, и у Вадика не возникло ни малейшего желания окликнуть своего бывшего друга. Сейчас, может, и окликнул бы: с годами все сглаживается, и отретушированная память о «старых добрых временах» берет верх. Следующий проект Фарино назывался Who Art In Heaven. Долгое время Вадик отказывался слушать их музыку. Недавно наконец послушал: талантливо, не хуже, а может быть, даже лучше, чем One Man Less. Видел запись концерта, где Джим все еще скачет по сцене, как в былые времена, но после первой песни никак не может отдышаться и делает группе знак подождать… Что тут скажешь? Все мы стареем.

Глава 15

Прослушивание нового вокалиста решили устроить у Карлуша. Жузе заехал за мной на слегка побитом сером джипе. «Вообще-то я стараюсь мою „Ниву“ по городу зря не гонять, пользуюсь общественным транспортом. Но от тебя до Карлуша – рукой подать. Сейчас по Кваме Нкрума выедем на Ленинский проспект, а оттуда по Амилкару Кабралу за пять минут домчимся». Я и раньше уже отметил у Жузе эту любовь к русифицированию местных реалий: Avenida Lenine превращается в Ленинский проспект, джип – в «Ниву». Невероятно, но факт: анголец Жузе говорит по-русски лучше, чем я, и куда лучше помнит ту жизнь. С самого переезда в Америку я ни разу не возвращался в Россию. Теперь, общаясь с Жузе, я то и дело вспоминаю какие-то вещи из детства, о которых не думал много лет. Выходит, когда я шутил, что еду в Анголу, чтобы разворошить в памяти свое советское прошлое, я как в воду глядел.