Троянская война

сидит, сложив ногу на ногУ.

А отец у нее ничего, не глуп,

а что лаптем хлебает суп,

так за то с него особый спрос; глядит на пуп,

размышляет и всё, падла, хлюп да хлюп.

А первый у ее брат –

бороться хват;

а второй брат –

на коня и рад;

еще есть у ей сестра –

блядь умом востра,

сбоку глянь – вроде топора,

а спереди и не видать ни хера.

Одного не хватает во всей родне – главного дурака,

но это только ты в дом не вошел пока.

Хор

Бери наш товар, молодой,

бери, золотой,

бери, бриллиантовой!

Силен (проснувшись, пьяным голосом)

Беру.

Марон начинает пинками выгонять женихов со сцены. Хор помогает ему.

Хор

Греции всей каменистой нечистый сброд,

нахуй их всех: героев, царей, народ.

Из толпы женихов начинают выходить по одному и говорить за себя.

Хилого из Атридов, с вялым удом, душою вялой,

нахуй его, Менелая, – пусть жужжит, не имея жала.

Рыжего итакийца, пройдоху и пустомелю,

нахуй его, Одиссея, – он и сам в стороне, не в деле.

Властного из Атридов, строителя наших ратей,

нахуй его, Агамемнона, кто нас на войну потратит.

Мощного из Аяксов, с безумием, вишь, во взгляде,

нахуй его, Теламонида, – овец пусть кровавит, гладит.

Малого из Аяксов, охальника, богохула,

нахуй его, Оилида, волной смыло, ветром сдуло.

Старого – всё трясется тело-плоть, сера кожа –

нахуй витию Нестора –

(несколько женихов, хором)

и потомство витии тоже.

Юного – всюду первым суется, пути торопит –

нахуй Протесилая: к Елене-то путь протоптан.

Дерзкого представителя – вид, глас, позор народа –

нахуй его, Терсита, нахуй его, урода.

Хор

Нахуй их всех, приплывших из-за нее!

А мы за жениха Силена, за невесту Елену пьём!

Марон выводит на сцену женщину под покрывалом и отдает ее Силену.

Марон

Вот так она, правда правд, сбылась –

лучше, чем Стесихорова,

правдивее, чем Гомерова…

Наша тихая, не военная.

Начинается общая песня актеров и хора.

ПЕСНЯ

Это я тебе говорю, паря,

не для басы-красы,

не по-шутейному тарабаря,

не замочив усы

в пиве-вине, –

трезвый я, не

пивший,

в войнах-боях,

в ранах-смертях

бывший.

Это я тебе говорю прямо:

всякой войны итог –

белые черви, черная яма.

Так помогай нам бог

бить в правоте,

мы ведь не те

против

кого идем,

кому проткнем

плоти.

Это я тебе говорю: после

всякой большой бузы,

рядом с победой и смерти возле,

всяческой лжи в разы

больше, наглей

она, и в ней

наша

правда дана –

чуть лжи она

краше.

Это я тебе говорю точно:

если мы все умрем,

выйдем от пира, ляжем бессрочно,

станет могила дом –

похую всё:

смерть унесёт

в Лету

дружбу, вражду;

лежу, не жду

света.

Это я тебе говорю тихо:

ты отступись – пей, пей;

судьбы отводит наших и ихних,

не хочет лить кровей

Клио. Ушла,

вас не взяла:

мы ей

голь, чернь, рвань, пьянь,

всякая дрянь –

живы.

ЭПИЛОГ

Одиссей

Закончилась война, стоят войска,

готовые для жизни, для путей

по синю морю. Мы стоим в войсках

и землю тяготим ничуть не меньше,

чем втрое больший строй передвоенный, –

как будто, убивая, набрались

мы весом убиенных и война

совсем была бессмысленна.