Жолнеры шли не торопясь, впереди шагал усатый ротмистр. Позади голубых жолнеров вспомогательный отряд человек в пятнадцать нес большие осадные лестницы, багры, бревна.
Саженях в тридцати от мельницы жолнеры остановились. Ротмистр прокричал команду, взмахнул саблей. Ударил дружный залп. Стрельцы попадали на пол, прячась за мешки с песком. Десятки пуль продырявили дощатую стену чердака, сухо ударили в мешки.
В следующее мгновение стрельцы заняли свои места, просунув в окно ружья. Тем временем жолнеры прошли вниз по реке, где по навесному мостику пересекли узкую Кончуру и кинулись в обход к мельнице, к счастью защищенной с этой стороны высоким сплошным забором; густые кусты колючего боярышника росли прямо перед ним.
Заметив опасность, Степан оставил наверху одного Никона Шилова, а сам с товарищами сбежал во двор. Каждый нес в руках, кроме ружья, длинную рогатину. Стрельцы укрылись за стволами сосен, возвышавшихся в двух-трех саженях от ограды.
И вот уже над забором показалась каска осторожно выглядывавшего жолнера. Он поднялся выше, поставил ногу в черном, грязном сапоге на крюк лестницы, застрявший между острыми зубьями забора, что-то крикнул своим товарищам и спрыгнул вниз. Степан выстрелил, но промахнулся.
Жолнер, успевший спрыгнуть вниз и оказавшийся в ловушке, растерялся.
— Стой, а не то пристрелю! — угрожающе сказал Ванька Голый, щелкая курком ружья.
Смертельно побледнев, солдат прижался спиной к забору. Вдруг нападавшие выстрелили наугад и попали в своего товарища. Жолнер охнул, хватаясь за голову, повалился на землю. У Ваньки пуля сбила с головы шапку. Он присел, подобрал ее и отпрыгнул за дерево.
Прикрываясь щитами, жолнеры подтащили бревно, обитое на конце железом, и первым же ударом переломили в заборе доску; осада велась по всем правилам. Удары обрушивались один за другим, доски с треском ломались, прочный забор сотрясался. Но уже Ванька Голый с ружьем и рогатиной подбегал вдоль забора к пролому. Упав на землю, он прицелился и выпалил в жолнеров; подоспевшие Миша и Данила поразили еще двоих. Глухо стукнуло об землю брошенное бревно, жолнеры кинулись прочь.
Главное сражение затихало. Все реже бухали пушки, трещали ружья, отдельные отряды Сапеги и Лисовского потянулись к укрепленному валу, вид у жолнеров был злобный и недовольный.
Следующие два дня прошли спокойно. По нескольку раз в день из монастыря прибегал Гаранька, приносил поесть.
Канониры Сапеги и Лисовского устанавливали все новые и новые пушки на Красной горе и в Терентьевой роще.
Утром 3 октября на мельницу, как обычно, пришел Гаранька. Едва он взбежал на крыльцо, как десятки пушек начали яростный обстрел крепости. Стрельцы кинулись к оконцу чердака. Над Терентьевой рощей равномерно вспыхивало пламя пушечных выстрелов, в безветренном воздухе медленно вспухали и рассеивались клубы порохового дыма.
— Скоро опять полезут синие, вишь ты, мало им бока-то пообломали, — сказал Ванька Голый, спокойно на глазах у всех разжигая трубку.
Товарищи его привыкли к тому, что он курил зелье, и не обращали на него внимания.
— Однако сдается мне, братцы, что не станут они больше кровь из-за мельницы этой зря проливать, — сказал Афоня Дмитриев. — Что, на ней свет клином сошелся, что ли? Им она не помеха.
В это время одна пушка из Терентьевой рощи выстрелила по мельнице; ядро залетело во двор, шлепнулось в землю. Стрельцы помрачнели. Видная из окна пушка опять пыхнула дымом, все невольно втянули голову в плечи, — гудящее ядро промчалось совсем близко над крышей.
— Теперича берегись, в мельницу влепит, — сообщил Ванька Голый. Он встал и притащил еще один мешок с песком, свалив его перед лежащим Гаранькой.
— Не каркай, ворон рыжий, — пробурчал Степан, прижимаясь поплотнее к мешкам с песком, — беду накликаешь.
— А что мне каркать, я сам пушкарь, знаю, как стреляют. Давай-ка ложись все на пол.
Пушка грохнула, и ядро врезалось в бревенчатый нижний ярус мельницы. Та закачалась. Всех обсыпало мучной пылью, которая толстым слоем покрывала все стены и пол.
— Не завалится наша крепость деревянная? — нерешительно спросил Афоня.
Ванька усмехнулся:
— Под ложечкой засосало, Афоня? А ты не бойся, устоит мельница, палят из маленькой пушки, такая не завалит. Фунтов десять ядро, не боле. Вот ежели бы пудика на два…
Новое ядро с оглушительным треском ударило в крышу. Жолнеры на другой стороне Кончуры приветствовали радостными криками успех своих канониров.
Деревянные обломки разрушенной крыши посыпались на стрельцов. Чертыхаясь, они расчистили завал, очутившись под открытым небом.
— Ничего, братцы, не унывай, — говорил Степан бодро, — зато теперь хорошо вокруг видно.
А пушка все палила и палила, разламывая мельницу.
— Пристрелялись, проклятые, головы не поднять, — признал Ванька Голый, когда очередное ядро с гудением пронеслось над самыми мешками с песком, за которыми укрывались стрельцы. — Того и гляди, убьют до смерти!