Троицкие сидельцы

Стрельцы подожгли остатки укрепления, положив рядом с огнем бочку с порохом, и пошли к монастырю. Афоню несли на носилках. Они успели пройти шагов сто, как бочка с порохом взорвалась, разметав в стороны бревна. Стрельцы положили носилки на землю, сняли шапки…

— Неплохо послужила ты нам, крепость наша деревянная, — сказал Ванька Голый.

* * *

В небольшой спальне на ложе сидел полуодетый Сапега, устало согнув спину. Позади на стене расплылась черкая, неясная тень. Ему смертельно хотелось спать, но он прогонял дремоту, лениво перебирал в уме события последних дней. Перед ним лежал раскрытый дневник, который он вел давно и который, он надеялся, со временем будут читать потомки. Событий было много, а написать хотелось покороче, чтобы скорее спать, спать, спать. С наслаждением зевнул. Обычно он никогда не допускал, чтобы его, военачальника, видели усталым, расслабленным, и откровенно презирал неотесанного Лисовского за несдержанность: этот бандит даже не задумывался над тем, что можно командиру, а чего нельзя — спокойно ковырял в носу, объевшись, икал, скотина! — и это было еще самым невинным для него нарушением приличий. Но теперь Сапега один и мог себе позволить маленькую вольность.

Зевнув еще раз, он придвинул к себе столик и написал:

«16 октября[5] 1608 года. Москвитяне сделали вылазку из монастыря и напали на окопы. Лисовского не было тогда в окопах. Он отправился под монастырь с намерением захватить небольшую мельницу, с которой москвитяне имели сообщение посредством тайного хода…»

Сапега устало закрыл глаза, опираясь узким, высоким лбом о ладонь. Перед ним явственно всплыло непривычно бледное лицо Лисовского, видимо страдавшего от раны: русская сабля рассекла ему руку, и она покоилась на черной перевязи.

— Так ты утверждаешь…

— Чтоб мне сдохнуть, Сапега, от этой проклятой раны, если я вру! Когда бы не подземный ход, давно бы взяли ту кучу бревен!.. — Он повернулся к слуге. — Эй, Ян, позови ко мне Брушевского, и мигом!

Но и ротмистр Брушевский говорил о подземном ходе довольно уверенно, как будто не кривил душой.

— Надо было преследовать московитов тем подземным ходом.

— Они взорвали его порохом! Возможно, их самих в подземелье засыпало, очень уж сильный был взрыв!

Сапега не стал больше расспрашивать, очевидно, что оба, сговорившись, вводили его в заблуждение, чтобы как-то оправдать свою нерасторопность и не слишком хвалить защитников крепости. Что ж, они правы.

И снова гусиное перо забегало по бумаге.

«…Но предприятие оказалось безуспешно по причине светлой ночи. Лисовский ранен в руку, а также ранено несколько человек».

VII

В начале октября Сапега и Лисовский стали готовить новый приступ. Канониры каждого орудия пристрелялись к определенной части монастыря и вели обстрел прицельно. Переносились ближе к стенам осадные деревянные щиты высотой в рост человека и шириной в две сажени с щелями в них для стрельбы; огромные штурмовые лестницы с крюками на концах; передвигались деревянные башни до 6 саженей высотой (турусы на колесах, как их называли русские); на глазах у осажденных учились быстро ставить лестницы и влезать на них.

К вечеру 13 октября полки Сапеги двинулись к крепости и подошли к западным стенам. Одновременно полки Лисовского спустились с горы Волкуши от Терентьевой рощи и приблизились к восточным и южным стенам.

Когда стемнело, пушечный огонь усилился. В крепости никто не спал. Кроме обычных ночных дозоров, воеводы велели стрелецким головам вывести свои отряды на стены. Но чтобы сохранить силы защитников, решили менять людей каждые два часа: пока одни стояли в дозоре, другие обогревались во времянках, избах, отдыхали, дремали, но не раздеваясь, положив рядом с лежанками свое оружие.

Гаранька в своей избе тоже не раздевался и лежал с открытыми глазами. Он пригрелся под теплым тулупом и незаметно для себя заснул. Но сон его был не долог.

— При-и-сту-уп! — протяжно прокричал чей-то тревожный низкий голос, и Гаранька вмиг поднялся с лежанки.

Пока он спросонья неловко одевал на себя тулуп, лапти, полутемная изба опустела. Надернув на голову шапку, он помчался догонять стрельцов. Октябрьская ночь выдалась на редкость светлой, и со стены было видно, как медленно, но внушительно почти со всех сторон надвигались неприятельские войска на крепость. Используя ровные дороги из Переславля и Александровской слободы, которые вели в Красные ворота под башней, они пустили по ним сразу два туруса на колесах, а под прикрытием щитов — огромное, обитое железом стенобитное бревно, которое висело на железных цепях между четырьмя вертикальными слегами, укрепленными на повозке. Турусы и повозку облепили жолнеры и, упираясь в колеса, толкали вперед. Другие отряды под прикрытием щитов волокли длинные тяжелые штурмовые лестницы.