Конечно, для жителей Нью–Йорка и тех, кто потерял друзей или близких в терактах, 11 сентября было и остается живым кошмаром. То же можно сказать про возвращающихся с войны ветеранов и родственников тех военных, кого командировали в зону военных действий. Однако преобладающее большинство американцев воспринимали 11 сентября как бесконечное число прокручиваний
45-секундного фильма — жуткое зрелище, когда второй самолет врезается в Южную башню. Точно так же, удаленно, через телевизор или Интернет, миллионы американцев воспринимали обе войны. Это не делало катастрофические события ни менее реальными, ни менее тревожными, но как–то пугающе изъятыми из по–вседневной жизни. Дистанцирование еще больше усугублялось настойчивыми заявлениями администрации Буша о том, что, если американцы не будут жить обычной жизнью (как если бы ничего ужасного не происходило), террористы победят.
Короче говоря, американцев просили расслабиться. Их просили не распространяться о последствиях этих войн, о пытках, об экономическом кровопускании, вызванном войнами. Их просили ездить в отпуск, ходить по магазинам и не задавать лишних вопросов. Но тогда что удивительного в том, что тролли, чья главная функция быть жуками–навозниками культуры, предпочли держаться по–дальше от чужой трагедии? Разве удивительно, что троллинг, который выкристаллизовался в отдельную субкультуру сразу же после серии трагических событий, получивших широкое освещение в СМИ, стал открыто и беззастенчиво фетишистским? И разве удивительно, что плачу тролли предпочли смех — вместе с другими троллями и над теми, кто не умеет так же держать эмоции под контролем?
Вне зависимости от того, существует или нет альтернативное объяснение (возможно, и не одно), почему развилось диссоциативное поведение троллей, неудобная правда состоит в том, что не только тролли дистанцировались от социальных или политических последствий трагедии. А также в том, что не они были главными претендентами на использование трагедии в личных целях. Это особенно верно по отношению к периоду формирования субкультуры, примерно между 2003 и 2007 гг. Именно тогда 11 сентября стало своего рода фетишем, по крайней мере для политиков, которые на терактах заработали голоса избирателей (вспоминается замечание тогдашнего кандидата в президенты Джо Байдена о том, что платформу бывшего мэра Нью–Йорка Руди Джулиани во время президентской кампании можно было свести к формуле «существительное + глагол + 9 / 11»268).
Какой бы необычной или неприятной ни показалась эта мысль, в контексте современных американских медиа троллинг очень даже имеет смысл. Тролли превосходно применяют возможности, предоставляемые Интернетом. Отношение троллей к социальным медиа и использование их часто отвечают интересам маркетологов, руководителей и акционеров платформ. Тролли используют в своих интересах особенности исторического и политического ландшафта и медийные системы внутри него. Тролли в целом все делают правильно. Но этим связь между троллями и доминирующей культурой далеко не исчерпывается.
Повсюду члены
Помимо действий в рамках логики мейнстримных СМИ, тролли и троллинг копируют ряд распространенных культурных логик и вдохновляются ими. Троллинг не только основывается на состязательном методе — доминирующей парадигме западной философии269, он характеризуется глубоко потребительским отношением «в Сети мне можно все», порожденным идеологиями экспансионизма и колониализма, которые стали нормой. Можно сказать, что троллинг опирается на те самые ценности, которые, как принято считать, сделали Америку величайшей и могущественнейшей державой в мире. Другими словами, у троллинга мощные культурные предшественники. Странно, что кого–то еще удивляет его распространенность.
«Чем больше ты сопротивляешься, тем тверже мой пенис»
Во–первых, приоритет, который тролли отдают холодной рациональности над эмоциональностью, вкупе с их упором на победу, вожделенный вин, т. е. успешная демонстрация доминирования над противником, — логическое продолжение андроцентризма, которое теоретик культуры Пьер Бурдьё описывает как «постоянно действующие, негласные, невидимые запретительные нормы», которые делают естественным фаллоцентрическое мировоззрение. Хотя андроцентризм может проявляться как агрессивный сексизм или мизогиния, он наиболее действенен, когда его проявления считаются чем–то естественным и необходимым, чем–то неизбежным270.
Андроцентризм троллей лучше всего заметен в их копировании состязательного метода, который философ феминизма Дженис Моултон называет отличительной чертой западной философской традиции. Согласно Моултон, суть этого метода — быть хладнокровным, невозмутимым и безукоризненно рациональным; делать конкретные утверждения; проверять, устоят ли они перед возможными контраргументами — и все это ради того, чтобы разгромить или иным способом превзойти оппонента271. Казалось бы, тут не к чему придраться (а как же еще можно спорить?),