Трон из костей дракона. Том 1

Саймон поднял руку, чтобы защитить глаза от света, ослепленный сиянием нового дня, поражаясь трепещущей ясности мира вокруг. Весеннее солнце, словно на императорской процессии, разбросало золото на покрытые травой холмы; всюду, куда он смотрел, пологие склоны заросли одуванчиками и ноготками на высоких стеблях. Между ними жужжали пчелы, перепархивая с одного цветка на другой, точно маленькие доктора, обнаружившие – к полному своему удивлению, – что все их пациенты поправились одновременно.

Саймон улегся на траву, сложив руки за головой. Он спал довольно долго, и яркое солнце находилось уже почти над ним. В его лучах волоски на руках Саймона стали похожи на расплавленную медь; кончики потрепанных башмаков казались такими далекими, что вполне могли быть горными пиками.

Внезапно его сонный разум пронзили воспоминания. Как он сюда попал? Что?…

Темное присутствие за плечом заставило Саймона быстро встать на колени; он повернулся и увидел не более чем в полулиге нависавшую громаду Систерборга, заросшего деревьями. Все детали были ошеломляюще четкими, резкий рисунок ровных граней, и, если бы не тревожные воспоминания, он чувствовал бы себя уютно и спокойно – безмятежный холм, тянувшийся вверх в окружении деревьев и окаймленный тенями ярко-зеленых листьев. Вдоль его вершины стояли Камни Гнева, расплывчатые серые точки на фоне голубого неба.

Яркий весенний день был испорчен туманом сна – что произошло прошлой ночью? Саймон бежал из замка, да, конечно – последние моменты, которые он провел с Моргенесом, остались навсегда выжженными в его сердце, – но потом? Какие кошмарные воспоминания… Бесконечные туннели. Элиас. Огонь и беловолосые демоны.

«Сны – идиот, плохие сны. Ужас, усталость и новый ужас. Я бежал ночью через кладбище, потом упал, заснул, и мне снились жуткие сны».

Но туннели и… черный гроб? Сердце у него все еще ныло, но возникло странное чувство онемения, будто к его ранам приложили лед. Все случившееся стало далеким, ускользавшим и лишенным смысла – темная тень страха и боли, которая улетит и рассеется точно дым, если он позволит, – по меньшей мере Саймон на это надеялся. Он отбросил прочь воспоминания, похоронив так глубоко, как только мог, и закрыл их в своем разуме, точно крышку коробки.

«Мне и без того хватает причин для тревоги…»

Яркое солнце Дня Бельтейна немного прогнало судороги в мышцах, но тело у него все еще болело… и он отчаянно хотел есть. Саймон с трудом поднялся на ноги, стряхнул траву с порванной и испачканной одежды и бросил взгляд на Систерборг. Тлеют ли еще между камнями остатки огромного костра? Или страшные события предыдущего дня подтолкнули его к безумию? Гора стояла, равнодушная и спокойная; Саймон не хотел знать, какие тайны скрыты под завесой деревьев или прячутся внутри круга камней. У него и так оставалось множество пустот, которые требовалось заполнить.

Повернувшись спиной к Систерборгу, он посмотрел мимо холмов на громаду леса. Глядя на огромные пространства открытой земли, он ощутил глубокую печаль и жалость к себе. Как же он одинок! У него отняли все, оставив без дома и друзей. В гневе Саймон хлопнул в ладоши и почувствовал острую боль. Потом! Он поплачет потом, сейчас он должен быть мужчиной. Но как же это несправедливо!

Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и снова посмотрел на далекий лес. Он знал, что где-то рядом с тонкой линией тени проходит Старая лесная дорога, которая тянется на мили вдоль южного периметра Альдхорта, иногда на расстоянии, порой приближаясь вплотную к старым деревьям, будто ребенок, решивший подразнить взрослых. В других местах она ныряла под полог леса и вилась между деревьями и по освещенным солнцем полянам. А в лесной тени пряталось несколько небольших поселений и придорожных постоялых дворов.

«Быть может, я смогу найти там какую-то работу – и даже получу еду. Я голоден, как медведь… только что проснувшийся медведь, если уж на то пошло. Я ужасно хочу есть! Я не ел с тех пор… с тех пор…»

Саймон сильно прикусил губу. Ему оставалось лишь идти вперед.

Прикосновение солнца казалось Саймону настоящим благословением. По мере того как оно согревало измученное тело, ему удалось пробиться сквозь его спутанные мысли. В каком-то смысле Саймон чувствовал себя новорожденным, как жеребенок, которого показал ему Шем прошлой весной, – дрожащие ноги и любопытство. Однако новая странность мира совсем не была невинной; нечто необъяснимое и тайное пряталось за ярким, раскинувшимся перед ним гобеленом; слишком кричащие цвета, слишком сладкие запахи и звуки.

Вскоре неприятные ощущения за поясом штанов напомнили ему о манускрипте Моргенеса, но после того как он несколько сотен шагов пытался нести стопку пергаментов в потных руках, Саймон сдался и засунул их обратно. Старик попросил их спасти, и он выполнит его просьбу. Он засунул под пергаменты рубашку, чтобы они меньше натирали кожу.