Им отвечали мужчины хриплыми, но веселыми голосами:
А потом они вместе запели припев:
Женщины начали новую песню о прекрасных розах, листьях лилий и Короле Цветов, когда веселая толпа поравнялась с тем местом, где прятался Саймон. На миг его увлекло общее веселье, и он начал продираться сквозь кустарник им навстречу. Когда Саймону осталось пройти не более десяти шагов до залитой солнцем дороги, один из ближайших к нему мужчин споткнулся, запутавшись в развевавшейся ленте. Его сосед помог ему высвободиться, и, когда мужчина убрал в сторону золотую ленту, его усатое лицо расплылось в широкой улыбке, зубы вспыхнули на солнце, и Саймон замер на месте, все еще оставаясь невидимым за деревьями.
«Что я делаю?! – выругал он себя. – Стоило тебе услышать веселые голоса, и ты сразу готов себя выдать? Эти люди веселятся, но пес будет рядом с хозяином – и горе чужаку, который появится среди них незваным».
Мужчина, за которым он наблюдал, что-то крикнул своему спутнику, но Саймон не сумел расслышать его слов из-за шума толпы, потом повернулся, поднял ленту и крикнул что-то еще кому-то другому. Украшенное дерево и толпа крестьян прошли мимо, а когда последние люди скрылись из вида, Саймон выскользнул на дорогу и последовал за ними – худой парнишка в оборванной одежде, он вполне мог сойти за дух Дерева, с тоской преследующий утерянный дом.
Праздничная толпа поднялась на небольшой холм за церковью. На огромных полях быстро исчезали последние лучи солнца, и тень от Дерева на крыше церкви легла на вершину холма, словно длинный нож с изогнутым лезвием. Саймон не знал, что собираются делать эти люди, а потому сильно от них отстал, пока они поднимали дерево по пологому склону, спотыкаясь и цепляясь за весеннюю поросль вереска. Наконец вспотевшие мужчины, которые обменивались громкими шутками, вертикально опустили ствол в заранее вырытую яму. Потом, пока одни придерживали не слишком устойчивое дерево, другие принялись укреплять его основание камнями.
Наконец они отошли в сторону. Дерево-майя слегка покачалось, потом наклонилось в сторону, и все от испуга стали смеяться. Но оно осталось стоять почти вертикально, до Саймона донеслись восторженные крики, и он сам не удержался от негромкого радостного восклицания, но ему пришлось отступить за деревья, в горле у него перехватило, и начался тяжелый приступ кашля, перед глазами потемнело: за весь день он не произнес ни единого слова.
На глаза у него навернулись слезы, когда он снова осторожно высунулся из-за дерева. У подножия холма развели костер. Его вершину освещало заходившее солнце, а снизу озаряли языки пламени – и дерево-майя казалось факелом, подожженным с двух сторон. Соблазнительные ароматы еды влекли Саймона к сплетничавшим старикам, которые разложили на земле у стены маленькой церкви куски ткани и приготовили ужин. Он испытал удивление и разочарование, когда увидел, какими скудными оказались их припасы – скромное угощение для праздничного дня, – здесь ему опять не повезло, у него было совсем немного шансов незаметно чем-то поживиться.
Молодые мужчины и женщины принялись танцевать вокруг дерева-майя, стараясь выстроиться в круг. Однако его не удалось завершить; кто-то спотыкался и падал, танцующие тщетно пытались дотянуться рукой до соседей, зрители веселились и кричали, видя, что танцоры никак не могут замкнуть круг. Один за другим молодые шатались, останавливались и падали, а некоторые, с беспомощным смехом, скатывались вниз по склону. Саймону ужасно хотелось к ним присоединиться.
Вскоре группы людей расположились на траве вдоль стены. Верхняя точка дерева, рубиновый наконечник, поймал последние лучи заходящего солнца, один из мужчин у подножия холма достал флейту, вырезанную из большой берцовой кости, и начал играть. Постепенно вокруг воцарилась тишина, которую время от времени прерывали редкий шепот, короткий визг и сдавленный смех. Наконец на землю спустилась синяя ночь, а горестный голос флейты устремился ввысь, точно душа печальной птицы.
Молодая женщина с темными волосами и тонкими чертами лица поднялась на ноги, опираясь рукой на плечо юноши. Слегка раскачиваясь, словно худенькая березка на ветру, она запела, и Саймон почувствовал, как его душа открывается навстречу песне, вечеру, терпеливому запаху травы и других растений.
пела она,