Когда Саймон устал искать удобные места, чтобы переходить небольшие ручьи, которые текли по лугам, он снял башмаки. Запах травы и влажный воздух поздней весны, пусть и не самые лучшие признаки, помогли ему перестать думать о черных местах, средоточиях боли; а еще ему нравилось ощущение сырой земли под босыми ногами.
Довольно скоро он вышел на Старую лесную дорогу, широкую и грязную, с колеями, оставшимися от телег и наполненными водой, но не пошел по ней, а свернул на запад и зашагал по тропинке, идущей по траве вдоль высокой обочины. Внизу беззащитные белые асфодели и голубые левкои росли между следами колес, словно путники, застывшие от удивления в тот момент, когда они переходили с одной стороны дороги на другую. В лужах отражалось голубое полуденное небо, и казалось, будто земля усеяна блестящим стеклом.
В фарлонге от дороги бесконечным строем стояли деревья Альдхорта, словно армия солдат, заснувших прямо на ногах. Между некоторыми стволами клубилась такая глубокая мгла, что Саймону казалось, будто там находятся порталы, ведущие в земные недра. В других местах он видел хижины лесорубов, и их прямые углы заметно выделялись на фоне изящных линий леса.
Саймон шел и смотрел на бесконечное лесное крыльцо, пока не налетел на ягодный кустарник, больно оцарапав обе ноги. Как только он понял, что послужило преградой, он остановился и выругался. По большей части ягоды оказались зелеными, но нашлось и немало созревших, и очень скоро его щеки и подбородок были испачканы ягодным соком, и он еще несколько минут с удовольствием их жевал. Впрочем, ягоды еще не обрели сладости, но оказались первым обнаруженным им за долгое время позитивным моментом в устройстве мира. Закончив трапезу, Саймон вытер руки об испорченную рубашку.
Когда дорога за компанию с Саймоном стала подниматься вверх, наконец появились следы обитания человека. Тут и там на юге из высокой травы торчали грубые скелеты сломанных деревянных оград, а вдалеке, за пострадавшими от погоды заборами, в медленном ритме двигались люди, занимавшиеся посадкой весенних семян. Неподалеку от них другие шли вдоль борозды и вырывали сорняки, чтобы спасти хоть что-то на случай плохого урожая. Ну а молодые парни забрались на крыши, переворачивали солому, взбивали ее длинными палками и снимали мох, выросший за время дождей авриля. Саймон почувствовал почти непреодолимое желание пойти прямо через поля к фермам, где царили покой и порядок. Кто-то обязательно даст ему работу, возьмет к себе… накормит.
«Какой же я все-таки глупец, – подумал он. – Почему бы мне просто не вернуться во Внутренний двор замка и, встав посередине, громким криком не сообщить о себе?!»
Деревенские жители всегда с подозрением относятся к чужакам – в особенности сейчас, когда постоянно ходят слухи о разбойниках и разной нечисти, приходившей с севера. Саймон не сомневался, что его наверняка ищут эркингарды. А на такой изолированной ферме обязательно вспомнят рыжего парня, который недавно проходил мимо. К тому же он и сам не спешил вступать в разговоры с незнакомцами – учитывая, как близко находился Хейхолт. Быть может, лучше остановиться на одном из постоялых дворов, что расположились вдоль границы таинственного леса – если кто-то согласится взять его к себе.
«Я ведь кое-что знаю о работе на кухне, не так ли? И кто-нибудь захочет меня нанять… разве не так?»
Поднявшись на вершину холма, Саймон оказался на пересечении дороги и полосы скошенной травы, а рядом заметил след колес фургона, выходивший из леса на юг и затерявшийся среди полей; возможно, дорога дровосека, по которой он вывозит древесину на фермы к западу от Эрчестера. Что-то нескладное стояло на перекрестке двух дорог, на Саймона вдруг накатил страх, и лишь через несколько мгновений он понял, что предмет слишком высок, чтобы быть человеком, который его поджидал. Он догадался, что это пугало – придорожное святилище Элизии, Божьей Матери, – перекрестки всегда считались странными местами, и простой народ часто устанавливал на них святые реликвии, чтобы отогнать призраков.
Когда он шел к перекрестку, Саймон решил, что это действительно пугало, которое болталось на дереве или шесте, и его тихонько раскачивал ветер. Но, подойдя ближе, он понял, что ошибся, и уже не сомневался, что перед ним грубо сколоченная виселица, на которой висит человек.
Он подошел к перекрестку. Ветер стих, и тонкая дорожная пыль окружила его коричневым облаком. Саймон остановился, беспомощно глядя по сторонам. Пыль осела, потом снова пришла в движение и закружилась над землей.
Ноги мертвеца, голые и почерневшие, болтались на высоте плеча Саймона. Голова свешивалась набок, как у щенка, которого подняли за загривок; птицы сильно поработали над его глазами и лицом. На груди висела разбитая дощечка со словами «Е НА КОРОЛЕВСКИЕ ЗЕМЛИ»; на дороге под виселицей валялся отбитый кусок. На нем было написано: «НЕЗАКОННОЕ ВТОРЖЕНИ».