Саймон оторвал кусок ткани от рубашки и завернул манускрипт, предварительно скатав его трубочкой, потом аккуратно завязал концы. Тут только он заметил, что оставил лежать на земле одну страницу, поднял ее и обратил внимание, что часть текста размазалась от того, что на нее попал его пот. Одно из предложений исчезло; но оставшиеся слова сразу бросились ему в глаза:
«
Нет, это не было в чистом виде предсказанием судьбы или пророчеством, но прочитанные слова немного укрепили дух Саймона и помогли набраться решимости. Он пойдет на север – на север, в Наглимунд.
Болезненный, полный колючек и шипов день путешествия Саймона по низине вдоль Старой лесной дороги частично спасло удачное открытие. Когда он пробирался сквозь кустарник, обходя домики, пристроившиеся рядом с дорогой, он наткнулся на настоящее сокровище: кто-то развесил сушиться белье. Саймон стал медленно подбираться к дереву, с ветвей которого свисала влажная одежда и вонючее старое одеяло, поглядывая в сторону стоявшей в нескольких шагах убогой хижины, крытой соломой. Сердце отчаянно колотилось у него в груди, когда он стащил с ветки шерстяной плащ, оказавшийся таким тяжелым, что Саймон едва устоял на ногах. Никто в домике не поднял тревоги; более того, ему показалось, что в нем никого не было. Почему-то кража в такой ситуации показалась ему еще более постыдной. Кода он поспешно скрылся в лесу, перед его мысленным взором вновь возник грубый деревянный знак, стучавший по бездыханной груди мертвеца.
Довольно скоро Саймон понял, что жизнь того, кто оказался вне закона, не имеет ничего с общего с рассказами о разбойнике Джеке Мундводе в лесу Альдхорт, которыми его потчевал Шем. Из историй конюха выходило, что они жили в некотором подобии огромного зала с гладким полом из мягкой травы, высокими стволами-колоннами, далеким потолком из листвы и голубого неба, в просторных палатах, а рыцари, вроде Таллистро из Пердруина или великого Камариса, скакали на могучих жеребцах и спасали заколдованных леди от ужасной судьбы. Оказавшись в неуступчивой и злой реальности, Саймон обнаружил, что деревья на опушке леса растут очень густо, а их ветви переплелись точно клубок змей. Подлесок, бесконечные холмы, заросшие ежевикой, и упавшие деревья, покрытые мхом и палой листвой, также становились серьезным препятствием у него на пути.
В первые дни, когда он выходил на поляны и некоторое время мог идти, не встречая препятствий, ему казалось, что его выдаст шум шагов. Он ловил себя на том, что начинал идти быстрее, когда попадал в лощины, залитые косыми лучами солнца, мечтая снова оказаться под прикрытием деревьев. Такая трусость вызывала у него гнев, и он заставлял себя неспешно пересекать открытые поляны. Иногда даже пел смелые песни, прислушиваясь к эху, словно звуки собственного голоса, быстро умиравшие среди деревьев, были естественными в лесу, но, как только он снова оказывался в кустарнике, редко мог вспомнить, какие песни пел.
Хотя воспоминания о жизни в Хейхолте все еще его не оставляли, они постепенно становились отрывочными и нереальными, а их место занимал распухавший туман гнева, горечи и отчаяния. У него украли дом и счастье. В Хейхолте жизнь была замечательной, спокойной и удобной: люди относились к нему по-доброму. Теперь же ему, наполненному горечью и обидой, приходилось с трудом продираться сквозь лес. Он чувствовал, как перестает быть прежним Саймоном, и с каждым часом его мысли все чаще обращаются лишь к двум вещам: движению вперед и еде.
Сначала он много размышлял о том, следует ли идти по дороге, чтобы получилось быстрее, хотя и с риском быть обнаруженным, или попытаться следовать вдоль нее, оставаясь в безопасности. Последний вариант показался ему более разумным, но очень скоро он обнаружил, что опушка леса и дорога в некоторых местах сильно расходятся в разные стороны, а из густых лесных зарослей иногда пугающе трудно снова отыскать дорогу. Кроме того, он испытал болезненное разочарование, когда оказалось, что он не может развести костер, о чем никогда не задумывался, слушая, как Шем описывал забавного Мундвода и его приятелей-разбойников, устраивавших пиры с жареной олениной на лесном столе. Без факела, который освещал бы ему путь, Саймону ничего не оставалось, как идти ночью, когда позволял лунный свет. Днем он спал, а оставшиеся светлые часы использовал для нелегкого пути через лесные заросли.