Трон из костей дракона. Том 1

Отсутствие факела означало также отсутствие костра, и это в некотором смысле оказалось самым тяжелым ударом. Периодически он находил крапчатые гусиные яйца, оставленные гусыней в тайниках среди травы. Они помогали ему утолить голод, но он с трудом высасывал клейкие холодные желтки, вспоминая о теплых, вкусно пахнувших дарах кухни Джудит, и с горечью думал о завтраках, когда он так спешил к Моргенесу или на турнирное поле, что оставлял огромные куски масла и пропитанного медом хлеба нетронутыми на тарелке. Сейчас он считал, что намазанная маслом краюха хлеба – это мечта богачей.

Неспособный охотиться, почти ничего не знавший о диких растениях, которых можно есть без вреда для здоровья, Саймон выживал только благодаря мелким кражам из крестьянских садов и огородов. Он с опаской следил за собаками или сердитыми местными жителями, потом выбирал момент и выскакивал из леса, чтобы безжалостно сорвать скудные овощи и плоды, успевшие вырасти на грядках и деревьях. Затем быстро убегал с морковкой, луком или яблоками с нижних веток – но даже это случалось редко, поскольку придорожные фермы разделяли довольно большие расстояния. Часто голодные судороги во время ходьбы становились такими сильными, что он кричал от злости, яростно пиная заросли кустарника.

Однажды боль оказалась настолько сильной и он закричал так громко, что после падения лицом в кусты долго не мог подняться. Он лежал, слушая, как стихает эхо его криков, и думал, что скоро умрет.

Нет, жизнь в лесу не имела и десятой доли той привлекательности, какую он представлял во время далеких дней в Хейхолте, когда, удобно устроившись в конюшне, где пахло соломой и кожаной упряжью, слушал рассказы Хема. Могучий Альдхорт был темным и мрачным хозяином, не желавшим делиться удобствами с чужаками. Прятаться в кустарнике, полном шипов, чтобы спать, пока светит солнце, а потом трястись от холода ночью, шагая по пустой дороге в свете луны, устраивая набеги на чужие сады в своем слишком большом плаще… Саймон прекрасно понимал, что больше похож на кролика, чем разбойника.

Хотя Саймон не расставался со свернутыми в трубочку страницами составленного Моргенесом жизнеописания короля Джона, прижимая их к себе, точно жезл власти или благословенный символ Дерева, по мере того, как день проходил за днем, он все реже читал рукопись. В конце дня, между жалким ужином – если он у него вообще был – и пугающим, смыкавшимся вокруг темным миром под открытым небом, он доставал манускрипт и прочитывал часть страницы, но с каждым разом ему становилось все труднее понимать смысл того, что написал Моргенес.

Одну страницу, где его внимание на короткое время привлекли имена Джона, Эльстана Короля-рыбака и дракона Шуракаи, Саймон даже прочитал четыре раза, но в результате нашел в строчках смысла не больше, чем в годовых кольцах на пне дерева. А на пятый день, проведенный в лесу, он просто сидел, тихо плакал, разложив страницы на коленях, рассеянно водил ладонью по гладкому пергаменту, как когда-то гладил кухонную кошку много лет назад, в теплой светлой комнате, где пахло луком и корицей…

Через неделю и еще один день после «Дракона и рыбака» он оказался неподалеку от деревни Систан, лишь немногим больше Флетта. Из двойной глиняной трубы на крыше постоялого двора шел дым, но дорога была пустой, а солнце ярко светило на небе. Саймон смотрел с холма – он прятался за деревьями в березовой роще – и вдруг ему вспомнилась последняя горячая трапеза, и от слабости у него подкосились ноги, да так сильно, что он едва не упал. Тот давно забытый вечер, несмотря на неприятное завершение, вдруг показался Саймону похожим на описание языческого рая из учения риммеров, сделанное доктором Моргенесом; бесконечное пьянство и обмен историями; веселье без начала и конца.

Саймон осторожно спускался по склону к тихому постоялому двору, руки у него дрожали, в голове мелькали безумные картины – вот он крадет кусок мясного пирога с подоконника или проскальзывает в заднюю дверь, чтобы поживиться чем-нибудь съестным на кухне. Он уже покинул укрытие за деревьями и преодолел половину склона, когда сообразил, что делает: идет по открытому месту, в полдень, больное, дрожавшее от лихорадки животное, утратившее инстинкт самосохранения. Он вдруг почувствовал себя голым, несмотря на покрытый колючками шерстяной плащ, застыл на месте, потом повернулся и полез обратно вверх по склону, к стройным, словно лебеди, березам. Теперь даже они казались ему недостаточным укрытием; проклиная все вокруг, не в силах справиться со слезами, он вновь оказался в густой тени, натягивая Альдхорт на плечи, точно одеяло.