Трон Принцессы

Я подошла к одной из своих тумбочек и взяла из ящика ручку. Я подписала пунктирную линию внизу контракта, хотя на самом деле понятия не имела, что это влечет за собой. Я вернула листы Рэнсому, ухмыляясь своей роковой женщиной.

— Так. В конце концов, ты способна принять правильное решение. — Он вырвал контракт из моих пальцев.

Я ожидала, что меня погладят по голове, он был таким унизительным, но, конечно, я не была достаточно хороша для прикосновения Рэнсома.

— Твой отец должен мне сто баксов, — сказал он как ни в чем не бывало.

Они сделали ставку на это? Я бы не сказала, что это мой отец. Он всегда считал меня своим маленьким, простаком, очаровательным Сахарным Пирожком. С большими глазами и маленьким мозгом.

Может быть, папа рассказал ему о моих… проблемах. Может быть, Рэнсом знал, что я не читала контракт. И как грустно, что этот совершенно незнакомый человек, который даже не любил меня, верил в меня больше, чем мои собственные родители?

Слезы наполнили мои глаза, и я почувствовала, как мое горло перехватывает крик.

— Посмотри на меня сейчас, Братц.

Братц. Это было так покровительственно, так унизительно… и я ничего не могла с этим поделать. Мои родители даже не отвечали на мои звонки.

Почему я не ответила на них, когда еще могла? Когда это еще обсуждалось?

Я повернула голову, бросила на него полный ненависти взгляд и расправила плечи.

— Я выполнила свою часть сделки. А теперь дай мне мой телефон, придурок.

— Хорошо попроси.

— Пожалуйста, придурок.

Мрачно посмеиваясь, он достал мой телефон из внутреннего кармана куртки и протянул мне. Я потянулась, чтобы взять его. Он поднял телефон в воздух, не давая мне к нему прикоснуться. Он был таким высоким, что телефон задевал потолок. В тот момент я могла сказать, что по его венам текло жидкое золото, а не кровь. Он не был смертным. Не был он и богом. Он был, попросту говоря, чем-то совершенно другим.

— Помни правила: никому не говорить о своем местонахождении. Тебе разрешено публиковать фотографии места только после того, как ты его покинула, и после того, как оно было очищено либо Максом, либо мной.

Макс? Кем, черт возьми, был Макс? Я полагала, что руководство/контракт покрывают это.

Рэнсом продолжил.

— Никаких проверок. Никому не рассказывать о своем расписании. И абсолютно никакой демонстрации своих машин и их номерных знаков. Понятно?

Я кивнула, чувствуя себя наказанным ребенком, ненавидя его все больше и больше с каждой секундой, но он не сказал, что я не могу публиковать фотографии после того, как покину указанные места, что казалось более практичным, хотя и ограничивающим. Тем не менее, у меня не было оптимизма по поводу остального загадочного содержания контракта.

— Однако я хотела бы прояснить одну вещь. — Я вздернула подбородок.

Он уставился на меня со своим фирменным выражением лица, не желающим никуда уходить, ожидая, что я продолжу.

— У меня есть настоящая работа, и она важна для меня. Вопреки тому, во что ты веришь, я не какая-то легкомысленная наследница с титулованными друзьями-подростками. Понятно?

Он сунул контракт в портфель и проигнорировал мои слова, что, как я полагала, было лучше, чем смеяться мне в лицо.

Вальсируя по огромным коридорам моего особняка, он исчез, как призрак из историй, которые моя мама запрещала мне читать после наступления темноты.

— Итак, где, по-вашему, состоится «Сандэнс» в этом году? — Нектарин, или Нина, вслух задавалась вопросом, когда мы сидели в Бейкерсфилде, новой пекарне на Родео Драйв. Она отбросила свои лиловые волосы набок, открыла оранжевую баночку с таблетками и протолкнула ксанакс в горло.

Рэнсом сидел за столиком рядом с нами у тротуара, работал на своем ноутбуке и выглядел так, будто хотел убить всех в помещении. Я остро ощущала его присутствие, поэтому заметила, когда его пальцы замерли на клавиатуре. Он определенно слышал словесный пердеж, который только что выпустила Нина.

— Там, где он проводится каждый год, — сказала я деревянным тоном. — В Сандэнсе.

Нина надулась, вертя соломинку в кофе со льдом, но не выпивая.

— Я думала, что это как Олимпийские Игры.

— Было бы логично, если бы Олимпийские игры проводились только в Греции, — сказала другая моя спутница, Тара. Она дернула свой пепельно-русый шиньон, намеренно разделив его.

Тара была длинноногой супермоделью. Я могла бы с уверенностью сказать, что у нас троих никогда не было ни одной поучительной или интеллектуальной беседы, но мы чаще проводили время вместе, чем нет. Рекламодателям понравилась наша объединенная рыночная привлекательность. Тара собрала помешанную на моде аудиторию, Нектарин (так я называю Нину) — любителей макияжа, а я специализировалась на женщинах Среднего Запада в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех лет.

Несмотря на это, я не могла назвать Тару и Нину своими друзьями. Они очень мало знали о моей жизни. Не то, чтобы нужно было много знать. Все, что я делала, когда мы были вместе, — это тусовалась с Келлером и публиковала истории о своих бесплатных подарках в Instagram.