Тропа колдунов

Руки Зигфрида сами, без какого бы то ни было участия хозяина, аккуратно вложили Реликвию в покачивающийся на воде ларец и прикрыли крышку. Слабая надежда на то, что нежданных спасителей не заинтересуют Чёрные Мощи, рассеялась, как дым.

Нога Зигфрида вырвалась из вязкого илистого плена. Одна нога, за ней — вторая. И тоже — словно сами по себе.

Шаг, другой…

Превозмогая протестующий — «Не-е-ет! Остановись!» — голос рассудка, барон шёл на зов.

Его звали чужие чары, колдовство и неведомая магия.

Он больше не чувствовал ни холода, ни болезненной судороги в левой лодыжке. Он вообще ничего уже не чувствовал. Только…

«Иди!» — настойчиво требовали от него. И это «Иди!» вело, влекло, неудержимо тянуло к берегу. К щёлочкам глаз, неотрывно следившим за ним из-под лёгкой соломенной шляпы. К незнакомому колдуну неведомого народа.

Краем сознания Зигфрид отметил, что вода, только что плескавшаяся у подбородка, едва достаёт до груди. А вот — и вовсе по колено. А вот уже не мягкий ил, а трава пружинит под ногами.

Зигфрид не успел даже удивиться. Или попросту не смог.

Берег… Он стоит на берегу. Прямо перед чужеземцем, нанизавшем его на свой взгляд, как на копьё. Стоит и не может отвести глаз. И не в силах стряхнуть чары.

Из-под плаща незнакомца выпросталась рука. Рука потянулась к ларцу.

«Дай!» — вонзилось в мозг. Пронзительные щёлочки глаз поблёскивали, словно заточенная сталь.

Тяжёлый взгляд кромсал, давил и сминал. Из ларца стекали и капала вода.

«Открой и дай мне ЭТО!»

И снова Зигфрид не мог не повиноваться. И снова помимо воли пришлось выполнить чужой приказ.

Руки откинули лакированную крышку. На гранёных боках кристалла блеснула влага. Казалось, Реликвия покрылась испариной в душном ларце. Под толстой прозрачной коркой, усеянной капельками-бисеринками темнела мумифицированные останки. Чёрные Мощи. Источник великой силы для того, кто знает, как ей пользоваться.

Чужеземный колдун, вероятно, знал.

Глаза, удерживавшие Зигфрида в повиновении, на миг отвлеклись. Глаза алчно воззрились на кристалл, притянутые им, как прежде притягивали сами.

Зигфрид почувствовал, как спадает оцепенение. Прежде чем гипнотизирующий взгляд вновь обрёл над ним власть, барон успел понять, что главное сейчас не сопротивляться и не драться, не нападать и не защищаться. Самым главным было не смотреть в эти страшные, высасывающие волю глаза.

Он отвернуться. Шарахнулся обратно к реке. Отдёргивая ларец от тянущейся руки. Выхватывая кристалл из ларца.

Пустой ящик полетел в траву.

Зигфрид с тоской глянул назад. Бежать? Куда? Опять в холодную воду, где ждёт верная смерть. Да и на противоположном берегу, если он каким-то чудом туда доберётся, тоже ведь не будет спасения.

Тогда что? Биться здесь? Голыми руками? С пятью противниками сразу? С врагом, на которого нельзя даже смотреть. Потому что первый же взгляд, брошенный в его сторону, станет поражением.

Мысли порхнули перепуганными сойками. Решение было принято. Всё то же решение. Верное и единственно возможное.

Утопить…

Зигфрид размахнулся, намереваясь зашвырнуть Мощи подальше от берега.

Утопить кристалл! Пока не поздно. Пока не пущены метательные серпы.

Серповидные пластины в барона не полетели. В него было брошено другое. Правда, сам Зигфрид фон Гебердорф не видел, как мелькнула в воздухе маленькая стрелка, похожая на стальной ивовый лист с мелкими зазубринами и с красным шёлковым хвостом, заменяющим древко и оперение.

Едва коснувшись шеи жертвы, зазубренный наконечник коротко блеснул в ночи призрачным колдовским светом. Блеснул и погас.

Зигфрид почувствовал укол сзади, под затылком, там, где череп соединяется с хребтом. И — резкую боль, и — холод заговорённой стали, и — чужую волю, вливающуюся через эту боль и через этот холод.

На кончике неприметной метательной стрелки с матерчатым хвостом крылась не менее сильная магия, чем та, которую излучали глаза-щёлки иноземного колдуна. А потому занесённая уже над водой рука так и не выбросила Реликвию. Парализованное тело замерло у самой реки. Но тело не упало, вовремя поддержанное кем-то. Или чем-то.

Барон стоял неподвижно, тупо глядя, как вода плещется у ног. Из раны в шее не текла кровь — ни капли, ни полкапли. Зато через маленькую дырку самого Зигфрида наполняло то, что не имело к нему никакого отношения.

Отныне он был покорен другому. Более, чем когда-либо, более, чем кому-либо. Покорен во всём.

«Вернись!» — пробилась сквозь острую боль чужая команда.

И Зигфрид вернулся.

«Отдай!»

И он послушно вложил магический кристалл в чужую руку. Не испытывая при этом ни сожаления, ни ярости, ни каких-либо иных чувств.

«Вот так-то лучше!»

«Так лучше», — послушно повторил он чужую мысль.

Своих у него уже не оставалось. Ни одной.

Зигфрид принадлежал хозяину метательной стрелки целиком, со всеми мыслями и всеми будущими поступками. Ибо ни то, ни другое не принадлежало барону. Прежнего барона Зигфрида фон Гебердорфа больше не существовало. Барон Зигфрид фон Гебердорф перестал быть самим собой.

«Чудесно! Теперь посмотрим, кто ты, и на что можешь сгодиться».

Зигфрид не возражал. Не мог. Он был готов к любой службе.