Тропа в бесконечность (СИ)

— Как давно мы не виделись, не правда ли? — Драко, черт тебя побери, что за светская беседа? — Кажется, все возвращается на круги своя, — разозлись на меня. Вспомни, что я не Белла. Вспомни, что бываю жалок, что мне можно врезать аж до звона в ушах, что я ною над малейшей царапиной, пожалуйста, вспомни. — Твоя клетка под стать тебе, — я уже не знаю, что говорить, что звучало бы издевкой. Раньше было легче. — Рад, что теперь мы можем продолжить без лишних глаз, — намекаю на события давно минувших, казалось, дней, — ну же, — молю, молю ее, сжимая челюсть, рассматривая ее, как товар, пожалуйста, — а ты все так же страшна, как гиппогриф Хагрида.

Она не соображает, она в замешательстве, и старик сзади явно не понимает, что я несу. Сейчас для меня все закончится, пожалуйста, пойми меня. И я щипаю ее за сосок, так, что она от неожиданности вскрикивает, и — о боги— я вижу гнев, я вижу ярость, я вижу, что она не сломлена, когда она со всей силы кусает меня в нежное место между большим и указательным пальцами.

Воплю от боли, даже не переигрывая, и даю ей смачную пощечину другой рукой. Она ударяется о каменную стену и поскуливает, пока я баюкаю покалеченную конечность.

Спасибо.

— Ах ты дрянь, ах ты… — поднимает палочку Макнейр, но я останавливаю его жестом, придя в себя.

— Я хотел бы сделать это сам, — заявляю я стальным голосом. Не смей прерывать. — Могу ли я рассчитывать на твое гостеприимство этим вечером?

Ну же.

— Я прошу прощения за этот… инцидент, — склоняет он голову. Уважай того, кто держит тебя на плаву. Дай мне добро, черт тебя побери. — Если желаешь наказать ее сам, — он разводит руками, и я резко его обрываю:

— Желаю. Только что появился еще один повод с ней поквитаться, — кривлюсь я. — Не трогай ее до вечера. Я очень хочу сделать это сам.

— Обычно я не делюсь приобретениями, — посмеивается он, — но для тебя готов сделать исключение.

Получилось, мать твою.

Конечно, гребаный ты импотент, думаю я, ты не сможешь погасить ее огонь, для этого тебе нужен я. Ты же будешь наслаждаться еще одной загубленной душой, которая никогда не сможет воспарить.

— До вечера у меня дела. Я вернусь, и мы продолжим. И еще, — делаю паузу, и он кивает, — в этот интерьер отлично впишется кровать.

Надеюсь, она сможет набраться сил.

Плотоядная усмешка на губах старика заставляет мой желудок сжаться от отвращения.

***

У меня пара часов, чтобы все провернуть. Надо быть лаконичным и убедительным, иначе я потрачу время зря и не успею подготовиться.

========== Часть 2 ==========

Вхожу в комнату без стука.

Старик все-таки поставил ей кровать.

Я надеялся, что она сможет отдохнуть, прежде чем мы неизвестно как будем удирать из этого проклятого места.

Ее руки связаны впереди, какие-то тряпки туго перетягивают рот.

Шагаю к ней и понимаю, что нельзя торопиться.

Сначала мантия.

Кидаюсь в уборную, задаваясь вопросом, видела ли она меня. Здесь такая же разруха: сколотая раковина, вонючий унитаз с кисточкой-смывом. Плесень и сырость. Ежусь и ищу глазами, куда бы спрятать мантию.

Полотенце, кажется, догнивает на полке уже не один год. Не представляю, чтобы она прикоснулась к нему. Пол? Раковина? Тут полутьма, куда ты пойдешь в первую очередь? Где достаточно скрытно, чтобы мантию не нашли в случае провала плана? Здесь нет правильного места, и в голове пульсирует: куда? куда? куда?

Все-таки кладу мантию на полку, сбросив истлевшее полотенце на пол. Адреналин бушует в венах — время кажется живым, я чувствую каждую секунду. Пытаюсь успокоиться, прежде чем ворваться обратно и обнаружить ее там же, где и до этого.

В тусклом свете свечей ее голые ноги блестят и переливаются — или мне так кажется?

Она положена на спину, связанные впереди руки заведены наверх и зацеплены путами за крепление на изголовье. Старый извращенец.

Она смотрит. Она ждет.

Она обязана понять меня, иначе мы оба падем от рук этого старика: пташке подрежут крылья, а я снова буду собирать себя из осколков зеркала. Только в этот раз уже не соберу.

Приближаюсь.

За нами, возможно наблюдают. Или слушают. Я не решаюсь сказать напрямую.

Услышь меня.

— Знаешь, ты сегодня очень плохо себя вела, Грейнджер, — начинаю я, приближаясь к ней. В ее глазах отблески огней, а вокруг сплошная темень. Сколько уже она не видела солнца?

Она перебирает ногами, желая отползти как можно дальше.

Не выйдет.

— Поразительно, насколько я был добр раньше. Ведь я все тебе прощал. Но знаешь что? — надеюсь, голос не дрожит. Сочиняю на ходу. — Пора тебе расплатиться за это.

Сажусь боком на кровать, лицом к ней. Кладу руку на голень, и она вздрагивает подо мной, не в силах подвинуться. Не смотри на меня так, Грейнджер, ты все поймешь. Ты же лучшая на курсе, лучшая среди многих за последнее столетие, ты же заучка, зубрила, ты же умеешь понимать.

Мои руки становятся требовательными.

— Меня всегда бесило, что ты задираешь нос, — сообщаю я, скользя по ноге вверх и сжимая коленку. Дрожи, да, это так сладко. Отгоняю от себя эти мысли. Власть и вправду наркотик.