Тропами Яношика

Через несколько часов после того, как хирург извлек осколок из головы раненного в бою Василия Мельниченко, тот пришел в сознание.

— Жив, Дарданелл! — обрадовался не отходивший от него комбат Волошин. — Мы еще повоюем!

— Что со мной? — тихо спросил Василий.

— Ничего, ничего, все в порядке, — постарался успокоить его командир словацкой роты Мирослав Гайда, который тоже стоял у изголовья. Он посоветовал не шевелиться, чтобы голова скорей заживала.

— Голова теперь никуда не денется, раз осталась на плечах! — с досадой сказал Василий. — А пока болит нога, как я в бой пойду? И так вон сколько времени потерял из-за нее… Эти чертовы дарданеллы ведь опять полезут! Где теперь они?

— С твоей легкой руки разбили их, — отозвался Волошин. — Наташа Сохань забралась в тот танк, экипаж которого ты уничтожил. Вместе с нашим танкистом — нашла такого среди ребят — начали утюжить немецкую пехоту. А тут мы пошли в атаку…

— Это здесь, а на той стороне Мартина? — не унимался Василий.

— Там Величко и французы тоже постарались.

Подошел доктор, сел на стул рядом с койкой. Попросил много не разговаривать.

Но и через его голову Мельниченко продолжал переговариваться с товарищами.

— Тебя, значит, ранило опять в ту же ногу? — скорее удивился, чем спросил Волошин.

— Он не ранен в ногу, — возразил доктор. — От сильного напряжения вскрылась старая рана. И это не лучше, чем новое ранение.

— Упал на нее, что ли?

— Да нет. — Василий с досадой поморщился. — Увидел я гранату. Летит прямо на меня, но, чувствую, немного не долетит, перехватить не успею, а ведь рядом пулеметчики совсем неприкрытые. Ну так, чтобы перехватить эту проклятую дарданеллу, я сделал подскок.

— И как раз на больную ногу, — сочувственно дополнил доктор.

— Цо то е поодскок? — спросил подпоручик Гайда, по-своему произнося незнакомое слово.

Волошин разъяснил ему смысл.

— Ано, ано! — закивал Гайда. — Поодскок то е русский болейбол. Поодскок.

И все словаки, находившиеся в доме, подхватили слово, которое было для них почти символом героизма, дерзости и находчивости советских партизан.

Пожелав раненому скорейшего выздоровления, подпоручик собрался уходить. Волошин спросил, куда он сейчас пойдет, в свою роту или в штаб? Гайда ответил, что пойдет в роту вдалбливать своим бойцам смысл нового слова. Он еще раз подчеркнул, что русские принесли на словацкую землю замечательное слово и утверждал, что, пока словаки полностью не изгнали фашистов из своей страны, без подскока никак нельзя.

В четыре часа партизаны по команде Ржецкого, которому было поручено руководить всей операцией по освобождению Банска-Бистрицы, сели в автомобили. А через час колонны остановились, окружив город с трех сторон, в ожидании сообщения разведки.

Вацлав Сенько в этот день, как всегда, напросился в разведку заранее, и в самое опасное место. Ему командование поручило прежде всего установить связь с подпольщиками, которые лучше всего знают обстановку в городе.

И вот теперь Вацлав стоял возле небольшого аккуратного домика и внимательно смотрел вдоль улицы, где не было ни души. Уже светало, поэтому улица просматривалась до самого конца города. Она, казалось, упиралась прямо в лес, темно-сиреневый в рассветной мгле и тоже молчаливый. В этой тишине не верилось, что сидят в казармах эсэсовцы, что сосредоточились в кварталах отряды словацких фашистов.

Вчера вечером коммунисты Банска-Бистрицкого окреста вышли из подполья, организовались в боевые, хорошо вооруженные дружины, и вот они здесь, в городе. Коммунисты попросили Вацлава Сенько, как опытного партизана, возглавить их отряд боевых разведчиков, в котором почти одни шахтеры. Они должны незаметно пробраться в третий квартал, где стоит взвод словацких солдат, еще вечером перешедших на сторону повстанцев.

В этом взводе в основном рабочие, служившие в армии по первому году. Для многих из них предстоящие события тоже будут не просто схваткой с фашистами, но и революцией, битвой за правду, за светлое будущее.

В душе Вацлава еще звучат слова гимна, пропетого отрядом, когда Сенько согласился стать его командиром:

Это есть наш последний и решительный бой!

Подождав, пока патрули — три немца — свернули за угол, Вацлав махнул рукой.

Из глубины двора бесшумно метнулся к нему весь отряд: тридцать два стрелка, четыре пулеметных расчета и шесть гранатометчиков. Они миновали еще два дома и, оказавшись на конце квартала, опять укрылись во дворе. Безмолвно белеет двухэтажное здание, где размещаются немцы. Дальше идти нельзя. Нужно послать связного к Ржецкому, чтобы сообщить об обстановке и ждать сигнала — трех винтовочных выстрелов. Сигнал должен быть в пять часов. Но может и задержаться, если какой-то отряд замешкается.

Небо уже наливается сиреневой спелостью. Скоро станет светло. Почему же нет сигнала?