Тропик Динозавра

Наибольшую симпатию у нас вызывают дома уютные, дающие ощущение тепла, удобства, покоя, сделанные из досок, бревен, устланные шкурами, коврами, полные цветов, с огнем в камине.

Новые строения по материалу, форме и окраске чужды человеку, не соответствуют нашему прошлому опыту и окружающей природе, будят в нас неосознанное беспокойство. Мы боимся этих жилищ, как боятся животные, изгнанные из леса, попавшие в незнакомую среду, и стараемся внушить себе, что новые дома ничем не угрожают и нам хорошо в них. Тем не менее они вызывают у нас чувство опасения. Поэтому, чтобы защититься, мы покрываем голые искусственные стены и пол тканями и коврами. Иначе переход с блестящей поверхности пола на пушистый ковер не давал бы такого чувства облегчения. А ведь дает!

Ночью выпал густой снег, запорошил окна гостиницы. Утром мы выколупывали из сугробов ящики, чтобы погрузить их в «стар». Дело несколько затянулось, было холодно, резкий ветер не воодушевлял на путешествие в открытой машине. Мы решили провести еще одну ночь в городе и выехать рано утром, чтобы за один переход достичь Эрдэнэ-Далая.

Выдалось немного свободного времени, и я еще раз отправился в Гандан, сопровождая несколько коллег, чтобы показать им, как ведется еженедельное богослужение. По сравнению со вчерашним днем все здесь изменилось. Монастырь был похож на отражение в заиндевевшем зеркале. Белые, в голубых тенях, обрамленные ледяным кружевом крыши казались хрупкими. Нежные краски едва пробивались сквозь кристаллы изморози. Постройки превратились в снежные пирожные, а за ними, вдали, белел лиственничный лес.

К началу богослужения стали сходиться ламы, большинство из них были стариками. В пурпурных одеждах, с бритыми головами, бодрые, добродушные, они вытирали носы пальцами, прятали руки в рукава, шаркали тяжелыми башмаками с задранными носами; многие сутулились: их согнул спондилез — болезнь, распространенная среди этого народа, питающегося преимущественно мясом. Пришедшие жили не в монастыре, а в окрестностях, в юртах, и, видно, не каждый день встречались, потому что приветствовали друг друга, подавая обе руки, после чего рылись за пазухой, доставая табакерки и угощая друг друга табаком.

Когда ламы разместились в храме, мы вошли вместе с толпой людей, в основном пожилых. В глубоком полумраке я пошел вдоль стены, осматривая помещение. Квадратный неф посредине храма был обозначен колоннами. С перекрытия свисали буддийские хоругви с изображением богов, иногда по нескольку сот на каждой, и куски материи, вырезанной в форме кож, снятых со слонов и людей. На балках аркады были изображены выпученные глаза, истекающие кровью сердца и другие органы.

В темных боковых нефах я проходил мимо застекленных шкафов, от которых исходило золотое сияние. Когда глаза привыкли к темноте, можно было различить за стеклами божков с толстыми животами и большой грудью. Они заполняли все полки, сидели, как куры на насестах переполненного курятника, рядом с многорукими индийскими богинями с их вызывающими улыбками и широко расставленными коленями. Я оказался перед алтарем. У центральной стены жирно поблескивала металлом статуя Будды, глубоко в складках его тела скопились пыль и копоть от лампад. Что-то бормоча под пос, монголы ставили перед ним мисочки с рисом и коробочки спичек. Благоухал арц, зажженный в металлических чашах. Рядом со статуей, в застекленной витрине, бог войны с лицом свирепого демона стоя совокуплялся с обнаженной богиней, которая охватила голой ногой его поясницу.

Начались песнопения, и я стал смотреть на лам из тени, образуемой колоннадой. Они сидели двумя рядами, лицом друг к другу, по обе стороны нефа. Ближе всего к алтарю старший лама — в кресле, похожем на богатую шкатулку, остальные, скрестив ноги, — на низких нарах, перед пюпитрами, на которых были разложены книги с молитвами и флейты из берцовых костей, оправленных в серебро. Старший начинал, остальные подхватывали, что-то бормоча. Младший лама внес чайник с дымящимся чаем с молоком и, двигаясь по центру нефа, наполнял мисочки. Многие тут же начали прихлебывать, не прерывая бормотания. Вдруг, по знаку, данному старшим, они ударили в медные тарелки, рассыпались серебристые звуки, заиграли флейты, извлекая костяные гоны. Глухо, как гроза, зазвучал барабан из крашеной кожи и взревели две четырехметровые бурэ, установленные на маленьких деревянных козлах. Потом ламы опять стали монотонно бубнить молитвы, водя по сторонам глазами.