Тропик Динозавра

Мы въехали в город по мосту через Толу, глядя на и пластины ледяного панциря реки, сгрудившиеся вдоль берегов, а потом — на крыши храмов цвета медной зелени. Я ощутил, сколь тесная связь возникла у нас с этой страной, которая нравилась нам все больше и больше. Каждое возвращение в этот край сопровождалось четким налетом сентиментальности. Монголия заполнила несколько месяцев нашей жизни, и, быть может, нигде больше, ни в одно мгновение и ни в одной точке земли мы не ощущали с такой силой значимости нашего дела. Очутившись на этой первой линии познания, там, где кончались книжные сведения и начиналось Неведомое, совершали открытия, равные, казалось, сотворению мира. Мы извлекали на свет то, чего минутой раньше не ныло и в помине, делая это совсем простым, первобытным способом, возрождающим веру в ценность обыкновенного физического труда. Достаточно одного взгляда в небольшого мускульного усилия — и из обломка скалы возникает скелет, и с этого момента обретает существование новый вид животных. В нашей тоске по стране динозавров крылось очарование древнейшей мечты о Земле Обетованной, куда достаточно было прибыть, чтобы собирать плоды без усилий, борьбы и поражений.

Четырнадцатого мая в аэропорту мы встретили остальных членов польской экспедиции: Анджея Сулимского (Анджей), Анджея Эльжановского (Ендрек), Анджея Балиньского (Валик), Марысю Зембиньскую-Твожидло, Войтека Скаржиньского и врача Янека Бияка. Двое из них Анджей и Войтек — ветераны наших экспедиций в Гоби, остальные в этой стране впервые. Оставив чемоданы в гостинице, мы отвезли всех во двор палеонтологической лаборатории, где находилось снаряжение, привезенное из Польши по железной дороге. Из Далан-Дзадгада как раз прибыл двенадцатитонный «МАЗ», и водитель просил как можно быстрее произвести погрузку. Огромный прицеп вместил в себя доски, бочки с гипсом и ящики с провиантом.

Зофья и Тереса с утра вели переговоры в Академии. После встречи с президентом Ширэндыбом и палеонтологом Барсболдом было решено, что с нами на раскопки поедут Пэрлэ, молодой палеонтолог, Самбу, лаборант и Сайнбилинг, водитель двухсполовинонтонного грузовика. Мы решили выехать на следующий день. Пообедав задолго до сумерек, я отправился в Гандап, район, расположенный высоко над горами, где находится действующий ламаистский монастырь, в котором совершают обряды те немногие из лам, что еще остались в стране от многочисленного некогда клана.

Монастырь состоит из двух храмов типа пагод, построенных в стиле, уже далеком от непальского образца, и еще нескольких построек. Все огорожено каменной стеной. Дорога в монастырь лежит через кварталы современных блочных домов и упирается прямо в изукрашенные ворота, которые как бы впускают путника в другой мир, и он оказывается среди святилищ цвета шафрана, или пыльцы гриба-дождевика, или смеси фиолетового с арбузно-пурпурным. На площадке перед святилищем стоят на львиных лапах чугунные и медные котлы, покрытые патиной, наполненные пеплом от древесного угля. В угольный жар бросают благовония — сушеную хвою арца, алтайского можжевельника, обладающего сладковатым запахом, и дары богам. Один из котлов покрыт островерхой крышкой и представляет собой шестигранник высотой больше человеческого роста. Все его стенки снабжены отверстиями для рук, через которые кладут приношения — прямо в клубящийся голубой дым.

Один из храмов покрыт крышей из золоченой жести, крыша другого — из зеленой черепицы. Я отыскал позади монастыря место, с которого на фоне далекой горы Богдо-Ула, поросшей лиственничным лесом, были видны только стены и крыши святилища. Город исчез. Мне никогда еще не приходилось видеть ни одного произведения архитектурного искусства, которое бы так полно сливалось с окружающим пейзажем, с небом и лесом. Весь ансамбль был, так же как и деревья, и травы, и камни на склонах, насыщен красками, либо сочными, либо приглушенными, переливающимися, переходящими одна в другую, сложен из множества мелких деталей, пятен тени и света. Все эти детали: балки, навесы с поднятыми кверху углами, башенки, подобные остроконечным верхушкам елей, пасти водосточных труб, скульптуры на контрфорсах — щупальцами протягивались в разные стороны, врастая в пейзаж, органически связывая создание человеческих рук с природой.

Минуту спустя я ушел вниз с холма Гандан, рассматривая многоэтажки, светлые, простые, веселые, — достижение эпохи и в то же время свидетельство слепоты, которое мы выдаем сами себе; глыбы, врубленные в пейзаж, линии, не свойственные окружающей среде, мертвые плиты, лишенные красок, бледные, словно выродившиеся, пораженные альбинизмом, настолько чуждые здешнему ландшафту, что кажутся дырами, вырванными в пространстве.

Еще полвека назад здесь все было частью природы: войлочные юрты, немного домов из лиственничных бревен, крыши храмов и дворцов из майолики, одежды людей — сочные, яркие, поселок, приютившийся у подножия гор. По улицам проходили караваны верблюдов, скрипели двухколесные телеги, галопом проносились всадники.