Тропик Динозавра

Мы переночевали в гостйнице, а утром посетили монастырь или, вернее, то, что от него осталось. Ограда была подобна нитке бус, брошенной в траву: на темные каменные стены часто нанизаны субурганы — небольшие башенки, которые в буддийской религии играют ту же роль, что кресты в христианской. Квадратная основа башенки символизирует землю, ее покрывает купол — символ воды, на котором воздвигнута башенка из тринадцати колец, уменьшающихся в диаметре, — знак огня и в то же время — тринадцати степеней посвящения. Над башенкой раскинулся зонт — символ воздуха, — увенчанный знаком слитых воедино солнца и луны. За оградой — несколько гектаров земли, поросшей сорняками. Среди них три недавно отреставрированных храма, уцелевшие остатки одного из самых великолепных монастырей Монголии. Первые строения его были возведены здесь в 1586 году в царствование Абтай-Хана и по его приказу. В 1760 и в 1796 годах деревянный храм перестроили, дерево заменили камнем и цветной расписной керамикой. Постройка была закончена в начале XIX века.

Вход в средний из трех храмов охраняют две скульптуры. Одна из них изображает Гомбогурема, которого называют также Стражником юрты. Он преграждает путь злым, враждебным духам. Вторая фигура — Лхамо, богиня, сидящая на муле, на спине которого вместо седла положена кожа сына богини. Она содрала ее с живого юноши за то, что тот отступился от веры. В одной руке чаша, наполненная кровью сына, а в другой — змея вместо узды. У мула три глаза, один из них — на заду: супруг богини, узнав, что она сотворила с сыном, послал ей вслед стрелу, пронзившую мула; чуткая, видимо, к страданиям животных богиня превратила рану в глаз.

На стенах внутри храма, на полотнищах и досках — множество картин: развешанная на веревках человеческая кожа, рядом скальпы; связки глаз, нанизанные на проволоку языки, отрубленные ноги, руки; быки, растаптывающие людей, люди, раздавленные досками, посаженные на кол, подвешенные за ноги.

При осмотре изображений я всячески старался успокоить себя: ведь в ламаистском толковании все это — символы мучений злых духов, к верующим это не относится. В густеющем мраке со степ, из ниш и часовен обращены на посетителей искаженные злобой и жестокостью окровавленные, в языках пламени лица. Головы увенчаны коронами из черепов, зубы оскалены в злобной улыбке. Но создано это не для того, чтобы угрожать людям, а лишь выразить неприязнь злых духов к материальному миру, страстное желание порвать последние узы, связывающие их с юдолью печали, их отвращение и презрение к злу, царящему на земле.

Тут же возвышаются скульптуры бесстрастного Будды в его разнообразных воплощениях. С тихой улыбкой, свободный от внутренних волнений, углубленный в себя, упитанный в отличие от своих худых последователей, населяющих обширные азиатские страны, сидит здесь Будда, Возрожденный в Полноте, и еще один — Уходящий Победителем.

Мы вышли из ворот монастыря. С ближнего холма открывался вид на то место в степи, где некогда находился Каракорум, описанный Марко Поло. Этот город был основан сыном Чингисхана Угедеем на месте древнего центра кочевников. В траве просматривались контуры улиц, были видны курганы, как еще не тронутые археологами, так и прошедшие через их руки. Единственный, сохранившийся с древних времен житель этого города — каменная черепаха, которой почти не коснулось время, покоилась на земле, придавленная тяжестью высокого обо из обломков скалы, сложенного пастухами на ее панцире.

До самых сумерек мы ехали вдоль Орхона. По одну сторону дороги блестела река, по другую — поросшие тростником голубые озера. С наступлением темноты мы стали высматривать место для ночлега. Я хотел было уже остановиться где-нибудь среди холмов, когда на берегу озера Огий показался заезжий двор: несколько изгородей из толстых досок, а между ними приземистая деревянная постройка, покосившаяся и потемневшая от времени, с крошечными окошками и деревянными ступенями, с навесом над открытой верандой на сваях. Под окнами дремали машины, осевшие под грузом, покрытым брезентом в густых сплетениях веревок. Возле них бродили собаки, валил из трубы дым, на заборе орал петух. Прежде чем подоспел «стар», я нашел «хозяйку гостиницы». Две комнаты были свободны.

Тем временем стало совсем темно, и мы ужинали при свечах в уютном помещении со стенами, обшитыми досками. Кипяток принесли в огромном медном чайнике, сиявшем, как полная луна. Мы разложили спальные мешки на грубошерстных китайских одеялах, которыми были застланы железные кровати.

Последний отрезок пути вел на восток, солнце Светило прямо в лицо. До Улан-Батора оставалось полтора дневных переезда. Нам хотелось оттянуть возвращение. Боковая дорога привела нас на берег озера. Сушились сети, на песке стояла лодка. Табличка на небольшом домике сообщала, что здесь находится управление рыбного хозяйства. Мы позавтракали совсем недавно, но уже проголодались. Поблизости, около кирпичной стены, суетилось несколько мужчин и женщин. Я спросил насчет рыбы.

— Мы не ловим сейчас, — ответил старик.