Тропик Динозавра

Вероятно, принцип гармонии, основанный на пятитоновой октаве, не может помешать европейцу понять монгольскую музыку. Приезжающим в эту страну жителям Запада полезно знакомиться с местными мелодиями хотя бы в таком исполнении. Однако чаще всего они обречены слушать их в гостиницах из хрипящих репродукторов, из трещащих громкоговорителей на улицах аймачных центров.

Показали несколько танцев разных регионов страны; солисты играли на народных инструментах, многие из которых мне приходилось видеть в юртах. Играли на дудочках, цимбалах, на какой-то доске двухметровой длины с натянутыми на ней струнами, по которым солистка ударяла пальцами. Наконец, мы услышали игру на морин хуур — разновидности струнной кобзы с деревянным резонатором в форме трапеции и с очень длинным грифом, на конце которого выточена конская голова. Смычок представлял собой согнутую дугой палочку с натянутым на ней конским волосом.

Но самое большое впечатление произвело выступление монгола могучего телосложения с приколотой к дэли медалью — высшим государственным знаком за достижения в области искусств. То, что он исполнял, трудно было назвать пением. Скорее это была игра на голосовых связках. Из его горла то лились мелодичные звуки горна, то раздавался голос медной трубы. Он легко переходил от бархатных басовых тонов к высоким серебристым. Все эти сравнения приходили в голову сами собой, но далеко не полностью передавали услышанное. Звуки нельзя описать словами без помощи сравнений, но и сравнить их было не с чем: ничего подобного никогда не существовало. Мы присутствовали при сотворении звуков. Они были детищем исполнителя, его творением, и ни один из перечисленных мною инструментов не мог бы воспроизвести их.

Зал замер, шелест утих, ни один стул не скрипнул. В этот момент мне казалось, что искусство — отнюдь не средство отображения действительности, а способ придания ей иных форм, создания отдельных фрагментов мира усилием человеческой воли. Мы высокомерно называем «муками творчества» эти усилия, пытаясь исключить из нашего творения все случайное, заимствованное. Творец охвачен жаждой власти над словом, звуком, формой, цветом, а заодно и над теми, для кого предназначено его детище. Следовательно, творчество есть безудержное стремление к полной власти над творческим материалом.

3

Бензин кончился, и мы попытались купить новый запас. До этого у нас был свой, привезенный в бочках из Польши, с более высоким содержанием октана, чем тот, что употреблялся в Монголии. Для покупки бензина здесь надо иметь талоны. Топливо в Монголии из-за недостатка железных дорог ценится на вес золота. Его развозят по аймакам в небольших автоцистернах.

Солнечным утром шестнадцатого сентября я вышел из гостиницы в надежде уладить это дело. На улице увидел человека в берете, сидящего на корточках. Он обнимал обеими руками дырявую камеру и, судя по выражению лица, был чем-то сильно расстроен. Номер машины свидетельствовал о том, что человек был местным жителем.

— Как бы раздобыть талоны? — обратился я к нему, после того как мы обменялись приветствиями и я удовлетворил его любознательность, сказав, кто я и откуда.

— Ах, это пустячное дело! — произнес он. — Я охотно объясню тебе, если ты мне поможешь.

— Хорошо! — согласился я.

Он указал на предметы, разложенные на земле.

— Здесь есть все, что нужно, чтобы залатать дырку в камере. Но резина у меня старая, лежалая…

— Можешь не продолжать! — прервал я и минутой позже вручил ему пачку новеньких латок.

— Ты вернул мне здоровье! Я мучаюсь уже полночи. Еще утром я должен был везти в аймак людей на осмотр овец. Они ждут в ресторане, когда я починю колесо, и каждую минуту кто-нибудь из них выходит и ругает меня. А теперь слушай: езжай до конца улицы, там на площади увидишь голубой дом. Войди через главную дверь, поднимись на второй этаж. Увидишь три двери, средняя обита кожей. Войди в нее без стука. А там посмотришь…

Так я и сделал. В просторном пустом помещении за большим столом, покрытым плюшем, сидел мужчина в очках и, нахмурив лоб, что-то писал на листе бумаги. На вешалке висел берет и плащ. Я рассказал ему все о себе, об экспедиции и о деле, на что дарга ответил:

— Ты все хорошо рассказал, и я вижу, что вам надо помочь, но сначала ты должен ответить мне на один вопрос, — говоря это, он взялся двумя пальцами за узел галстука и оттянул слишком тугую резинку под воротником.

У стула, на котором я сидел, одна ножка была сломана, и, чтобы не упасть на ковер, я заменил ее своей собственной ногой.

— Надо тебе сказать, — продолжал дарга, — что несколько лет назад я учился в Московском университете. Там у меня был друг, поляк, тоже студент, очень хороший, веселый, любил петь. Мы пообещали друг другу, что будем переписываться всю жизнь. До окончания оставался год, он уехал на каникулы и не вернулся, и я не знаю, что с ним. У меня нет его адреса, а у него — моего. Одним словом, ты не мог бы разыскать его в своей стране? Его звали Юрек, а жил он в Кракове.

— Это будет очень трудно, — заколебался я.

— Да, — вздохнул драга, — Так я и думал.