Тропик Динозавра

Нас пригласили в юрту, мы вошли через низкие двери. С приветствиями навстречу поднялось четверо стариков. Их отполированные ветрами коричневые лица были словно выточены из темного дерева. Пока они занимались нами, сын собирал узелок и паковал чемодан. Мы рассматривали старинные сундуки, расписанные маслом. Краска потрескалась, как на картинах старых мастеров. Кумыс подали в мисочках китайского фаянса две старые седые женщины коротко, почти наголо, остриженные. На руках у них мерцали тяжелые серебряные браслеты с розовыми кораллами. Дэли под горлом были скреплены такими же брошами. Нас угощали сыром, нарезанным ломтиками, конфетами в деревянной миске. Кумыс был свежий, холодный, казалось, пенился во рту. Женщины то и дело подливали его ковшом.

Молодой мужчина работал учителем в Улан-Баторе. К своей кочующей семье он приехал в отпуск, вместе с. восьмилетним сынишкой. Он снял с себя дэли, надел рубашку с галстуком, пиджак. Мальчика тоже одели по-городскому. Началось прощание. Сын поцеловал руки старикам, те положили ладони на его голову. Исполненные внутреннего покоя, они говорили мало. Как далеки были эти люди здесь, в пустынном месте, от суеты, свойственной человеку, живущему в многочисленном обществе, как свободны от образцов, которым надо следовать, от бесконечных сравнений себя с окружающими. Их не посещали мысли о том, что есть более счастливые и богатые семьи, более перспективные мужчины и более красивые женщины. Они были довольны своей судьбой, не знали чувства вины за то, что не сумели достичь чего-то (большего. Их жизнь определялась до сих pop такими простыми категориями, как холод, голод, любовь и забота о детях.

Как ни изменился облик всей страны, в монгольской юрте все еще царил дух двенадцатого столетия. Если бы молодому Чингисхану случилось просить здесь убежища от врагов его рода, по каким признакам смог бы он догадаться, что перешагнул через восемь столетий? По несколько иной форме железной печурки, которая топится тем же аргалом? По фотографиям, которые можно принять за рисунки тушью руки китайского мастера?

С вещами в руках мы вышли из юрты.

— Хорошо там? — спросил у меня отец учителя, пожимая мою руку своими обеими руками и указывая головой на далекие края за горизонтом.

— Хорошо! — заверил я.

А что еще можно было сказать? Он просто не смог бы понять, что там надо заслужить пищу, быть достойным хорошей одежды, доказать свою значимость, чтобы иметь крышу над головой.

Мы въехали на дорогу и понеслись по гравию вдогонку за «старом». Был ранний вечер — лучшее время перед закатом, когда солнце уже не греет, и весь мир соткан из нежных радужных лучей. Наша езда вызвала в памяти катание на «американских горках» в луна-парках, где по воздушным рельсам мчатся маленькие вагончики. «Мусцель» то падал вниз капотом, то вставал на «дыбы», взлетая на гребень очередной «волны», рисовал колесами зигзаги, а при объезде гранитных глыб и круги. Войдя в ритм езды, я держал машину на большой скорости. Колеса грохотали на подъемах. Местами колея, вырытая тяжелыми грузовиками, была так глубока, что «мусцель» царапал днищем землю. Тогда я выводил его на центральный гребень и сотни метров ехал как бы по монорельсу, правда, довольно извилистому и ухабистому.

Уже в сумерках мы катили по улицам Арвайхэра. Городок неузнаваемо изменился с тех пор, как я был здесь в последний раз несколько лет назад. Вдоль немощеных улиц выстроились длинные двух- и трехэтажные дома, столбы, увешанные указателями, тянулись стоки для дождевой воды. Теперь лишь немногие улицы выходили в открытую степь. Везде, особенно в центре города, возвышались дома, заслоняя даже монгольское небо.

Мы поставили машину на площади перед гостиницей. Наступила полная темнота, а я все еще возился с брезентом на «мусцеле» и вдруг почувствовал, что с другой стороны машины мне кто-то помогает. Минутой позже неожиданный помощник представился мне. Он оказался директором театра из Ховда, города в западной части Монголии, и тоже поселился в гостинице. Труппа совершала гастрольную поездку по стране. Директор пригласил всех на концерт, пообещав билеты. Последнее имело весьма существенное значение, ибо, когда мы явились в вестибюль дома культуры, перед наглухо закрытой кассой стояла густая толпа. Новый знакомый все-таки выудил нас из массы обездоленных и провел в зал, где первые ряды предназначались для властей аймака и приглашенных. Зал был огромным, однако сцена не снабжена усилительной аппаратурой. Интересно, как будут звучать голоса и инструменты? Но после первых песен, исполненных без помощи микрофона, мы поняли, что в наше время редко услышишь такое чистое и звучное пение, может быть несовершенное по технике исполнения, но обаятельное по своей простоте и свободе, с которой передавались мелодии степей.