Именно это змеиное совокупление в темноте, та двусоставная, двунаправленная смычка и загнала меня в смирительную рубашку сомнения, ревности, страха, одиночества. Раз уж я начал обработку подгибочных швов с Джорджианы и мириадорожкового светильника секса, значит, я не сомневался, что и она трудилась, выстраивая перепонку, формируя уши, глаза, пальцы, волосы и прочие атрибуты секса. Пожалуй, она начала бы с того монстра, что ее изнасиловал, если, конечно, ее история мало-мальски правдива; во всяком случае, она тоже начата где-то на параллельном пути, проследовав вширь и ввысь по этому многоморфному нерукотворному существу, сквозь тело которого мы отчаянно продирались навстречу друг другу. Имея лишь отрывочные представления о ее жизни, располагая лишь ворохом лжи, домыслов, небылиц, маниакального бреда и навязчивых идей, пытаясь совместить обрывки цветистых фраз, кокаиновых видений, грез, недоконченных предложений, взбалмошной туманной болтовни, истерических бредней, болезненно искаженных фантазий, нездоровых желаний, то и дело натыкаясь на имя, ставшее плотью, невольно прислушиваясь к случайным обрывкам разговоров, перехватывая взгляды украдкой, сдержанные на полпути жесты, я с легкостью мог бы причислить ее к пантеону ее сугубо личных захуятых божков, к пантеону исключительно ярких созданий из плоти и крови, мужчин, может, бывших с ней в тот же день, может, всего лишь час назад; может, пизда ее до сих пор захлебывается спермой последней поебки. Чем покорнее она казалась, тем неистовее была ее страсть; чем разнузданнее она себя вела, тем неувереннее я себя чувствовал. Тут не было ни начала, ни личного отправного пункта: мы встречались, как два заправских дуэлянта, отстаивающих честь на поле брани, уже заполоненном призраками прошлых побед и поражений. Мы сохраняли бдительность и соблюдали приличия до последнего выпада, а это возможно лишь при отличной выучке.