Мы сошлись, каждый со своими полками, под покровом ночи и с противоположных сторон приступили к штурму цитадели. Мы не встретили ни малейшего сопротивления в нашем кровавом деле, мы никого не молили о пощаде и сами никого не щадили. Мы сошлись, утопая в крови: кровавое, мутное примирение в ночи при угасших звездах, всех, кроме одной – неподвижной черной звезды, скальпом зависшей над дырой в потолке. Бывая изрядно накокаиненной, она выблевывала это из себя, как пифия, – все, что происходило с ней в течение дня, вчера, позавчера, позапрошлым годом, все –
вплоть до дня ее появления на свет. И в этом не было ни слова правды, ни единой правдивой детали. Она не замолкала ни на миг, потому что замолчи она, и вакуум, который бы она тем самым создала на взлете своей фантазии, вызвал бы взрывную волну такой силы, что весь мир раскололся бы на части. Она была механизмом мировой лжи, действующим в пределах микрокосма, приводимым в движение все тем же разрушительным страхом, что побуждает людей все свои силы бросать на созидание инструмента смерти. Посмотришь на нее, так можно подумать, что она бесстрашна, можно принять ее за воплощение храбрости, чем она, в сущности, и являлась, потому как ей не надо было заметать следы. За спиной у нее стоял незыблемый факт реальности, колосс, неотступно следовавший за ней по пятам. С каждым днем эта надвигающаяся реальность принимала новые и новые формы, с каждым днем становилась все более угрожающей, все более парализующей. С каждым днем ей приходилось отращивать все более мощные крылья, все острее оттачивать зубки, отрабатывать все более проницательный гипнотический взгляд. Это была стремительная гонка к самым дальним пределам мира, гонка, проигрышная изначально, – но хоть бы кто ее остановил! На границе вакуума покоилась Истина, готовая одним махом вернуть отторгнутые у нее позиции. Это было так просто и очевидно, что доводило ее до бешенства. Выведи несметное войско, выстави самую тяжелую артиллерию, обдури величайшие умы, соверши хитрейший обходной маневр – результатом все равно будет поражение. В финальную встречу все указывало на разрыв: коварство, ловкость, сила – все. Она, пожалуй, станет песчинкой на берегу безбрежного океана и, что хуже всего, будет как две капли похожа на любую другую песчинку океанского побережья. Она будет обречена до скончания века всюду узнавать свое уникальное «я». Ну и судьбу же она себе уготовила! Чтобы ее уникальность – да растворилась в универсальном! Чтобы ее энергия – да сжалась до крайнего предела пассивности! Это же безумие, бред сумасшедшего! Быть такого не может! Не должно быть! Вперед! Подобно черным легионам. Вперед! Через все ступени вечно расширяющегося круга. Вперед и прочь от самой себя – до тех пор, пока ничтожнейшая материальная частица души не растянется в бесконечность. В этом панически-решительном бегстве она, казалось, уносила в своей утробе весь мир. Нас увлекало за пределы мироздания, в сторону туманности, неразличимой даже для самого мощного телескопа. Нас затягивало в паузу – такую спокойную, такую долгую, что в сравнении с ней даже смерть может показаться диким шабашем ведьм.