Тропик Козерога

Стэнли Боровски (имя сохранено) – друг детства Миллера; конец их дружбе положил эпизод, имевший место весной 1925 г.: Стэнли приютил Генри и Джун у себя на тот период, пока они не подыщут себе работу и не скопят денег на собственное жилье, но когда стало ясно, что ни Генри, ни Джун не собираются «заниматься делом», он хладнокровно выставил их на улицу.

Ульрик. – Под этим именем выведен Эмиль Шнеллок, также старый друг Миллера, художник, автор воспоминаний «Just a Brooklyn Boy». Миллер и Шнеллок вели обширную переписку вплоть до смерти последнего в 1960 г.

Где уж нам, шпане бруклинской? – В оригинале: «Just a brooklyn boy». Это выражение Шнеллока и стало названием его воспоминаний.

Во всю плоть и ткань лоуренсовских творений… – Дэвид Герберт Лоуренс (1885–1930) – один из самых любимых писателей Миллера; он посвятил ему обширный труд «Мир Лоуренса», опубликованный после смерти Генри издательством «Капра».

Почти каждый из нас проживает большую часть жизни под спудом… сам я всплыл на поверхность… – Ср. у даосов: «Он (человек мудрости. – Л. Ж.) погружается и всплывает, находясь в контакте с Путем. И если вести себя так, тогда трансформация мириад вещей резонирует в тебе и изменения ста ситуаций всегда находят в тебе отклик» (Антология даосской философии. С. 205).

…только когда попал в Париж. – В Париж Миллер перебрался в феврале 1930 г. и прожил там до начала Второй мировой войны.

…смерть – разрешение, но погоди пока умирать… ты еще слишком молод, у тебя меланхолия… – Ср. речи Заратустры о ранней смерти Христа: «Поистине, слишком рано умер тот иудей, которого чтут проповедники медленной смерти; и для многих стало с тех пор роковым, что умер он слишком рано. Он знал только слезы и скорбь иудея, вместе с ненавистью добрых и праведных, – этот иудей Иисус; тогда напала на него тоска по смерти. Зачем не остался он в пустыне и вдали от добрых и праведных! Быть может, он научился бы жить и научился бы любить землю – и вместе с тем смеяться. (…) Он умер слишком рано; он сам отрекся бы от своего учения, если бы он достиг моего возраста! Достаточно благороден был он, чтобы отречься! Но незрелым был он еще. Незрело любит юноша, и незрело ненавидит он человека и землю. Еще связаны и тяжелы у него душа и крылья мысли. Но зрелый муж больше ребенок, чем юноша, и меньше скорби в нем: лучше понимает он смерть и жизнь. Свободный к смерти и свободный в смерти, он говорит священное Нет, когда нет уже времени говорить Да: так понимает он смерть и жизнь» (Ницше Ф. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 52–53).

…и Хайме… был уже не Хайме, а лягушка-бык… – Лягушки вообще, «кладбищенские лягушки» и т. п. не раз появляются на страницах «Козерога» как символ «низа» (в мифопоэтической традиции лягушки соотносятся с корнями Мирового древа), как символ «мертвой жизни», протекающей в совокуплении и «вымете икры». В миллеровский текст лягушки перекочевали из одноименной комедии Аристофана – там они обитали на краю мира живых, в болоте у переправы в царство мертвых. Лягушкой-быком представляется Миллеру тотемный предок Хайме.

Я совершал прыжок с моста вниз головой, туда, в девственный ил, ноги сияют и ждут клева; подобным образом Сатана… – Воображение Миллера рисует образы «Божественной комедии» Данте; ср.: «А он (Люцифер) торчал ногами к вышине» (Ад, XXXIV, 90); «Сюда с небес вонзился он когда-то» (Там же. С. 121).

Я шел по пустыне Мохаве… – Мохаве – пустыня на юго-западе США, в южной части штата Калифорния, площадь ок. 30 тыс. кв. км.

…и какой-то человек шел надо мною по канату, а над ним другой человек сидел в аэроплане… – Эта «греза» навеяна эпизодом с канатным плясуном и чертом из «Так говорил Заратустра»: черт перепрыгивает через канатного плясуна, что приводит к гибели последнего (см.: Ницше Ф. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 13). Будучи «инстинктивистом» (хотя и «метафизического плана»), Миллер склонен был рассматривать цивилизацию как порождение Сатаны (хотя и не брезговал ее плодами), и здесь в образе аэроплана механическая цивилизация (заратустровский черт) «перепрыгивает» через человека, угрожая ему гибелью.

В утробе на каждом пальчике формируются ногти… а можно и лоб расшибить, пытаясь во всем этом разобраться. – Тот же вопрос занимал Данте. Ср. изложение Стацием «вечного строя» в «Божественной комедии»: