Тропинка в дивный сад

В Боденвердере душное лето,
Кружит южная бабочка Грета,
Вы читаете новый рассказ,
Увлеченно, почти без прикрас,
С аргентинским тягучим акцентом.
Там, в далеком немецком райцентре,
Снится ротмистру белый медведь
И расейская сытная снедь.
Отгоняя стеклянные крылья
С нарисованной сказочной былью,
Я смеюсь вместе с Вами, барон,
Заменяя на вишню патрон.
Не грустите, Мюнхгаузен, бросьте,
Приезжайте по осени в гости,
Там, в России, знакомый олень,
Белый снег на крестах деревень,
Волк прирученный, с томиком Гете,
Чин поручика в избранной роте…
Мне решительно руку пожмет
Самый первый в Европе пилот,
И на плечи слетятся к удаче
Стаи бабочек полупрозрачных,
На дорогу – из вишен глинтвейн,
Вы приедете?.. Ауфидерзейн!

Голос

В просторных номерах сияющих отелей,
в домашних блиндажах, дарующих покой,
аркадами мостов, потемками туннелей,
мой голос говорит – неровный, нервный, злой.

В портовых городах, в глухой периферии

отчетливо звучит, скандально и взасос,
срывается на вопль, на приступ аритмии,
на выкрик из толпы, набатный звучный «SOS».

Он – рифма, консонанс, мелодия для флейты,

ударит спектром чувств осеннего листа,
до боли, до черты шкалы по Фаренгейту,
конечно, если есть какая-то черта.

В несбывшейся дали, в коротком настоящем,

по улице простых и благородных дел
мой голос прозвучит составом, проходящим
на самый близкий фронт немирных децибел.

Он будет там, где вам, возможно, станет туго,

где помощь не висит на каждом фонаре,
мой голос постучит в разбитую фрамугу
и что-нибудь расскажет о счастье и добре.

Вы вспомните тогда насущный запах жизни

и терпкий вкус парного, с дождинкой, молока.
Он будет верен вам, ему ведь только свистни,
знакомый голос мой, надтреснутый слегка.

Март уходит

Без отчаянных признаний и обмена адресов
В стылом зале ожиданий без томительных часов,
В теплом свитере на вырост, угловатый и худой,
Бесшабашен и задирист, март прощается со мной.

Март уходит, не ухожен, не привечен, не согрет,

Без формальностей, таможен, с улюлюканьем вослед,
И вздыхает тихо дворник, разбивая мерзлый снег,
Мы расстанемся во вторник не на год, на целый век.

Он исчезнет, растворится в серых тучах и ручьях,

Оставляя луж корытца, талый лед, наивный страх,
Чай ромашковый с лимоном и фиалку на окне,
Платье тонкого шифона с лентой цвета каберне.

Для Дьогу Андре