— Ну, ладно… — сказал дежурный сдержанно. — Сейчас можете идти домой, отдыхайте, а к десяти утра вернетесь за паспортом.
Ким натянул берет и вышел в предутреннюю мглу. Оглянулся на здание милиции, чтобы не забыть, в какую дверь следовало зайти снова.
На улице было безлюдье. Лишь милицейские патрульные машины с синими мигалками на крышах то и дело отъезжали и подъезжали к этим бессонным дверям.
Генка тоже не спал, еще и не ложился. Рассказал Киму, как искал его повсюду, нашел даже квартиру Максима, где Рудольф спал без задних ног, разбудил его, задал один-два вопроса — и все понял…
Было стыдно перед Генкой. Распространяться на эту тему не хотелось — да тот и не торопил с объяснениями. Ким улегся лицом к стенке, подумал:
«Всякое уже со мной случалось в жизни… но сегодня, наверно, случилось самое страшное…»
За ночь небо выплеснуло на землю всю мокрую хмарь и заголубело чисто; сияло солнце, прохладный ветерок овевал лицо. Хотелось распахнуть грудь и шагать, шагать, не останавливаясь, навстречу этой свежести…
А идти в милицию — ну, никак не хотелось. До десяти еще оставалось время, и он свернул в парк.
Деревья там были облеплены вороньём, горласто хлопочущим у гнезд. Берега Сысолы уже освободились от снега, однако сама река еще была скована толстым панцирем льда. А осенью будет наоборот: берега скроются под снегом, а река будет течь еще свободно. Природа мудра: всему отмерен свой срок и указан свой черед.
Над головой послышался громовой раскат. Гроза? Так рано?.. Ким запрокинул голову: в бездонное синее небо вонзался реактивный самолет, оставляя за собой четырехполосную белую гриву. Ким от души позавидовал пилотам этой машины: вот сидеть бы сейчас в их кабине, мчаться в голубую чистую бездну…
Вообще, в это утро он завидовал всем, у кого не было причин нести на душе ту тяжесть, которую нес он.
Может, наведаться в парикмахерскую — постричься, побриться, освежиться одеколоном и таким способом занять еще полчаса так медленно тянущегося времени?
Он попал в кресло к молоденькой и разбитной парикмахерше, которую соседка называла Зиной. Ее мягкие и теплые руки коснулись шеи Кима. Она сказала:
— Волосы у тебя ершистые, упрямые… неужто и характером таков?
— Иные считают, что такой.
— Ну ничего. Волосы мы сейчас усмирим, уложим, пригладим… А с характером как быть — не знаю, это уж не по моей специальности. А скулу где зашиб, красавчик? Или ты — спортсмен, боксер?
— Балуюсь иногда, сюда явился прямо с ринга…
— Оно и видно, — рассмеялась Зина.
Ровно в десять Ким был в отделении милиции. Дежурный отвел его в дальний кабинет, велел ждать.
Он сидел и терзался: «Паспорт сразу не вернули… ну, конечно… небось с той же целью у себя оставили, что и я Валеркин…»
В кабинет вошел мужчина в милицейской форме, бритоголовый, крупный, лет пятидесяти.
Ким взглянул — и обомлел: это был вчерашний дядька из очереди в «Гастрономе», с которым повздорили на улице, который позвал милиционеров, а те отвели его в вытрезвитель. Он посмотрел на парня строго, сказал натянуто:
— Что, герой, жив-здоров? Ну, так вот, познакомимся еще раз: я — майор милиции, следователь. Вчера ты совершил на меня нападение, избил — видишь, губа рассечена… и ногу я ушиб, когда падал…
В голосе майора было торжество, и глаза выдавали нетерпеливую радость от того, что преступник теперь никуда не денется от справедливого возмездия.
«Но ведь мне велели прийти за паспортом…» — горько недоумевал Ким.
Майор снял трубку телефона, набрал номер:
— Это партком механического завода? Здравствуйте, звонят из горотдела милиции. Тут вот сидит у меня один ваш товарищ — фамилия Котков…
Он долго и подробно рассказывал о вчерашнем происшествии, перевирая все так, что Ким не верил своим ушам.
Потом, положив трубку на рычаг, опять обратился к нему:
— О твоем деле я уже доложил своему начальству. Шутка ли — нападение на сотрудника милиции! Такое случается оч-чень редко, да…
— В таких случаях, кажется, говорят, что несколько сгущены краски… но я скажу прямее: вы все врете! И по телефону, и сейчас… — ответил Ким. — Никто на вас не нападал и не набрасывался. Вы не были при исполнении служебных обязанностей, были в штатском, сами нарушали порядок — лезли без очереди… Еще вопрос: кого следовало доставить в милицию?
— Можешь плести что угодно, — прихмурился майор. — Но мы к делу подошьем еще и клевету на работника милиции, намеренное оскорбление… запротоколируем и это!
— Мне лично милиция никогда и никакого зла не причиняла, — сказал Ким, стараясь быть предельно спокойным и собранным. — С какой стати я стану нападать на нее? Клеветать?.. Нет, я пока что в здравом уме.
— Об уме надо было помнить вчера, — отрезал Пантелеймон Михайлович Кызродев. — Мы отпускаем тебя. Но учти: дело уже возбуждено…
Киму вернули паспорт, а также виновницу всех бед — бутылку.
Принес ее домой, поставил на стол.
Генка, прибежавший в обеденный перерыв узнать, что там и как с милицией, — ни слова не говоря, взял эту бутылку, вынес во двор и разбил о край мусорного контейнера.