Тропинка в зимнем городе

А как он стремился сюда, в город! Думал: коли силушка есть и разумом бог не обидел — всего достигну. Подучусь, стану большим человеком, а став знатным, известным, много добра сделаю людям… Но город пока не больно-то жалует Кима… С первого дня все и началось. Только приехал сюда из тайги — вдруг страшная боль в животе. Знакомые думали, что он надорвался, стали трясти, вытягивать, править. Но боль обострялась. Вызвали «неотложку», в больницу отправили. Там бултыхнули в ванну и сразу же — на операционный стол. Аппендицит оказался. Доктор потом сказал: «Не попади ты нынче в больницу, все, конец, ничем не помочь…» «Значит, спас меня город! — радовался тогда Ким. — Он бережет меня для больших дел, и потому не дал умереть!» Ким поступил в вечернюю школу, в девятый класс, для этого пришлось сдать два экзамена: много времени прошло после восьмилетки, может, все уж и позабыл начисто… Но сдал хорошо.

Надо было искать работу и жилье. Деньги, заработанные в лесу, таяли. Знакомые уже косо и подозрительно посматривали на него.

А работа по сердцу не находилась. Кое-что предлагали, но нет — не мечта жизни… Слонялся без дела. Иногда заглядывал в ресторан: возьмет кружку пива и сидит над нею весь день. Какие только думы не лезли тогда в голову! Город принял и спас, а теперь не желает знать… Податься обратно в родные места? В село, в тайгу? Конечно, если вернется — опять будет в почете, там его ценят: был ведь комсоргом на лесопункте, у вальщиков леса. Членом райкома комсомола. Собирались даже взять его туда на работу инструктором… Но он решил — в город, только в город. Учиться, приобщаться к культуре. И вот — приобщился…

Тяжело, когда человек чувствует себя одиноким и никому не нужным.

Наконец Ким решился. Пошел наниматься на самый большой в городе завод — механический, где собирали дизели для предприятий лесной промышленности. Марку завода знали по всей стране. Зашел прямо в партком, обратился к секретарю, светловолосому, с пытливым взглядом мужчине:

— Я комсомолец, технику знаю — работал в лесу, в армии служил танкистом. Хочу работать на вашем заводе. Помогите устроиться.

Тот прервал разговор с каким-то узколицым парнем, сидевшим рядом в кресле:

— Во как! А может, вам сперва в отдел кадров заглянуть? По коридору направо…

— Я уж в десяти отделах побывал, — ответил Ким. — И везде один ответ: «Не требуется. Штат укомплектован».

— А что это у тебя за синяк под глазом? — спросил вдруг парторг с хитрецой.

— Сказать, что упал — не поверите… На свадьбе врезали, когда пытался драку разнять…

— Разнимал ли?

— Правду говорю… После больницы силенок было еще маловато, вот и нарвался.

— А кем ты служил в танковых войсках? — спросил молчавший до сей поры худощавый паренек.

— Дизелистом на «пятьдесятчетверке».

— Ну?! — обрадовался тот. И обратился к парторгу: — Виль Николаевич, разрешите, мы подробнее побеседуем…

Так он познакомился с бригадиром Геннадием Игнатовым.

Теперь Ким никак не мог пожаловаться на одиночество.

Вот только голова болит… ну и пускай болит! Анальгина-то вон еще целая пачка… Конечно, если бы не кинулся на этот девичий крик, все было бы в порядке с его головой… Только было бы?.. С головой — может… А с совестью?..

Когда Света вернулась домой, отец еще не спал.

— А парень-то вроде надежный, — сказал Николай Васильевич. — С таким можно идти к медвежьей яме… На заводе, говоришь, работает?

— Так представился.

— Честно говоря, я и сам так сразу подумал. Заводской люд всегда смелее и крепче, чем мы, дряблая канцелярия…

— Отчего же?

Николай Васильевич задумался на миг, пригладил седину на затылке:

— Как бы тебе сказать?.. Я думаю, что заводской рабочий уверенней всех стоит на ногах. И всегда чувствует локоть друга — сколько их рядом. Что ни случись, придут на помощь — у них добрая спайка. А когда человек уверен в поддержке товарищей, он и сам смелее становится, даже в тот момент, когда остается один — как сегодня…

— Но ведь у нас всюду работают сообща, в коллективах.

— Так бы оно так… Только не у всех результат этой работы можно рукой пощупать. Иной за целый день нацарапает бумажонку, а к вечеру, уходя домой, выбросит ее в мусорную корзинку — завтра другую, мол, напишу… Такой работой душа не утешится. Такая работа только гноит сердце. Но зарплата идет…

— Папа, знаешь, я тоже бумажки на работе пишу, и бывает, что тоже приходится бросать в корзину, а завтра начинать все сначала… И зарплата мне тоже идет. Может быть, по твоим раскладкам, и мне нужно оставить свою профессию — журналиста, — идти на завод, тракторы делать? Впрочем, для этого надо еще переучиваться…

— Нет, я не о том… при чем здесь газета? — поспешил сгладить остроту разговора отец. — Газета — дело настоящее, полезное!