Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Был я сегодня на заводе, — делился инженер своими мыслями. — И в ваше строительное управление заезжал. Сделаем все, чтоб больше не было простоев. А вы старайтесь, что б люди потом не ругали вас, а вспоминали добрым словом. Знаешь, как будет называться эта улица?..

— Вишневкой зовут, — сказал бригадир. — Как и деревню.

— Это старое название, случайное, просто люди так назвали по привычке. А я сегодня постановление видел: улица именем твоего отца названа. Мать жива у тебя? Братья?

— Никого нет. Все погибли в блокаду.

— Ну, значит, и в их память.

* * *

В кабинет Высоцкий пришел только под вечер. Секретарши в приемной не было, да и во всем тресте вряд ли задержался хоть один человек.

У подъезда уже сидел на лавочке ночной сторож Архип, в зимней шапке и высоких резиновых сапогах. На плечи у него было накинуто что-то парусиновое, но что именно — никто не смог бы толком сказать.

— Вы опять так поздно? — обратился он к главному инженеру и, похоже, хотел поговорить с ним, но Высоцкий на ходу поздоровался и пошел по коридору.

Сегодня он не задержался с Архипом, так как сильно устал и от ходьбы и от разговоров, хотелось побыть одному в тишине и покое, собраться с мыслями. А вообще он часто останавливается возле него и почти каждый раз слышит одно и то же:

— Так вы, значит, здешний будете, Александров сын? Знаю я Александра. Знаю! Хороший был человек!.. Табак в колхозе сажал… ага… табак… А мать еще жива? Сколько это ей уже?..

И начинал высчитывать, сколько может быть теперь матери лет. Вспоминал множество давних событий и потом, видимо невольно, переходил на самого себя. Тогда уж только не перебивай, слушай! Хоть целые сутки старик мог рассказывать про свои удачи и неудачи, счастье и горести, заслуги и обиды.

Когда выпадало хоть немного свободного времени, Высоцкий садился рядом со стариком на лавочке, слушал его рассказ, тоскливо поглядывал на его поношенные резиновые сапоги:

«Досталось человеку: и воевал, и колхоз организовывал, и руководил колхозом, и теперь вот сидит тут сторожем».

В кабинете Высоцкий снова вспомнил про резиновые сапоги и пометил в настольном календаре: «Выдать деду спецодежду». Потом начал отворачивать листки назад, чтоб уточнить, что не сделано за прошедшие дни, и неожиданно наткнулся на такую же запись: «Выдать деду спецодежду!» Усмехнулся и с укором покачал головой: «Мало того, что не успеваю всего сделать, так еще и забываю. А это уже плохо. Устаю, должно быть, не умею выбрать главного».

Откинулся в кресле, прикрыв глаза. Задремать на минуту было бы, наверно, величайшим наслаждением, но как-то стыдно сделалось от одной мысли об этом: усни за рабочим столом, тогда еще больше одолеет неуважение к самому себе и, может, даже покачнется уверенность, что такое большое строительство по силам инженеру с небольшой практикой.

Утомление постепенно проходило, когда Высоцкий начинал обдумывать планы на ближайшее время. Было, конечно, немало таких дел, каких на ходу не решишь. Они приносили заботы, хлопоты, вызывали волнение. Но они же и радовали, осветляли мысль вдохновением, когда, хоть и после долгих поисков, начинали выглядеть реальными и подавали надежду на свершение.

Тишина и покой делали кабинет уютным и домашним — днем он таким не был. Думалось и вспоминалось легко, будто все тут содействовало этому.

…Письменный стол с белым листком под прессом. Ни листок, ни пресс-папье не тронуты, хотя пыль всюду вытерта, полировка по краям блестит. Это хорошо, что никто ничего не трогает на столе.

…На противоположном краю стола вчера лежала Евина рука. Вчера, а кажется — совсем недавно, может, еще и часа не прошло. Слышны были ее тихие слова, даже дыхание, когда она молчала. Казалось, что и теперь вот-вот прозвучит ее голос и повернется к нему лицо с хорошей, светлой улыбкой, с полными искренности глазами.

…Календарный листок прошлого дня не совсем плотно прилег после перелистывания. Сквозь него просвечивалась «среда» — как раз начало июня. Пускай будет памятным отот листок, хотя на нем и нет никаких отметок. На всех остальных есть и будут дальше.

Высоцкий прижал вчерашний листок, перекинул сегодняшний и стал делать пометки на следующих. А вот и вторник…

Мысли об этом, еще не близком две поплыли свободно и приятно. Возможно, это и будет первым отдыхом за все прошлые месяцы в году. Дождей теперь мало — может, и желанный вторник будет солнечным. Жаль, что нельзя отключиться на весь день.

…В коридоре вдруг послышался скрип половиц. Скрип неторопливый, приглушенный, в обычные рабочие часы его не слышно.

«Кто там может быть в такое позднее время? Разве только сторож надумал пройтись по коридору?..»

Но вскоре скрип затих и несколько минут его не было слышно.

Через некоторое время послышался осторожный стук в дверь кабинета. Высоцкий сдержанно пригласил:

— Заходите!

Неожиданно вошла женщина. Леонид Александрович встал с кресла и, как ни старался быть спокойным и выдержанным, все же не сумел скрыть удивления и растерянности.

— Ты как это?.. Как нашла? — вырвалось у него будто бы и не к месту. — Проходи, садись!