Читаем Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном полностью

«Вот и поговори с ними, — думал на ходу Высоцкий. — Попробуй доказать, что надо работать лучше. Удрали из колхоза, получили паспорта, а теперь едят ту же колхозную картошку и греются на солнце. Тридцать рублей в месяц им все-таки заплатят, а чтоб выработать больше при теперешних нормах, надо действительно руки надорвать носилками».

Ему вспомнилось, как на днях приходил в кабинет инженер из отдела труда и зарплаты. Жаловался, что некоторые подсобные рабочие и по десяти рублей в месяц не зарабатывают, если начислять им по всем правилам. Но как же можно платить человеку только десять рублей? И приходится идти на разные приписки, чтоб дотянуть до минимума. Подносили девчата кирпич за десять шагов, а пишется на целую сотню. Перенесли за месяц какой-нибудь десяток кубометров, а записывают втрое больше.

* * *

По улице катилась колясочка с голубым верхом. Везти ее было еще нелегко: местами не сровнялись выбоины, не совсем высохли лужи. Ее толкала перед собой молодая женщина в серой, поношенной спецовке, а колясочка была новенькая, вся блестела никелем, казалось даже, что она двигалась сама.

Высоцкий остановился возле коляски. В ней лежал спеленатый младенец, спокойно посасывал соску и таращил глаза на мать. Рядом с ним лежала буханка хлеба.

— Ваш? — спросил Высоцкий, как-то угадав, что это мальчик.

— Мой, — ответила женщина. Она тоже остановилась, смущенно опустила глаза.

— Пускай большой растет.

— Спасибо. — Она, должно быть, узнала главного инженера. — Вот едем домой, из магазина — бабка нас посылала. А скоро снова на работу.

— Не буду задерживать, извините, — виновато сказал Леонид Александрович, а сам так и не мог оторвать глаз от пухленького, улыбающегося малыша. И, видно, только для того, чтоб как-то оправдать свое внимание, он спросил: — Брановца, случайно, не видели?

— А он только что был дома, обедал. Наверное, пошел уже на объект.

— Так вы, стало быть…

— Я Ирина, его жена.

Бригадир комплексной бригады Виктор Брановец был на лесах, когда Высоцкий подошел к огромному, уже с большими проемами окон корпусу. Увидев главного инженера, Виктор поспешил спуститься вниз, но Высоцкий подал ему знак рукой и полез на леса сам.

— Я на минутку, — обратился он к бригадиру, любовно взглянув на кельму. И сразу снял пиджак, стал нетерпеливо закатывать рукава сорочки.

Потом они стояли на подмостках рядом, оба русоголовые, молодые. Только вблизи можно было заметить, что Леонид Александрович старше, хоть так же, как и Виктор, стройный, подтянутый. С лесов хорошо видна была новая улица и вся окрестность.

— Однообразно все-таки, — заметил Высоцкий. — Что-то похожее на военный городок.

Виктора это удивило, он посмотрел на главного инженера не совсем доверчиво и не согласился.

— А мне казалось, — опустив глаза, заговорил он, — что наша улица будет самая красивая в городе.

— Это хорошо, что вы так считаете, — похвалил Высоцкий. — А то отпала б охота строить. Однако улице этой все же чего-то не хватает, однотипность оказенивает ее.

— Будут посадки, — говорил дальше Виктор, — тротуары, асфальт — и вид изменится.

«Сюда магазинов хотя бы два-три, — прикидывал мысленно Высоцкий. — Да с красивыми фасадами, с витринами. В проектах домов следовало бы улучшить некоторые детали. Не только внешне. Нам надо будет вместе подумать об этом».

…Новая улица. Уже не первая она в городе, пожалуй, самом молодом пока в стране. Растут улицы на бывших колхозных выгонах и пашне, а эта — почти на огородах небольшой деревеньки. Когда-то это была большая деревня, но в войну не раз горела. Потом уже мало кто и строился тут, будто знали, что на этом месте раскинется город. Тут стояла и хата Брановцов. Виктор едва помнит ее.

Высоцкий прошел по лесам до угла дома и стал задумчиво смотреть на поле, протянувшееся отсюда почти до самого леса.

— Там мой отец, — печально сказал Виктор, показав рукой туда, где возвышался памятник.

— Знаю, дружок! Сам хоронил!

— Правда? Как это?!

— Мы были тут вместе… Немецкая граната разорвалась перед нами, мы упали оба. Потом я встал, а командир…

Не впервые слышал Виктор рассказы о здешних боях, но не от самих участников. Короткий штришок Высоцкого вызвал в памяти близкий сердцу образ отца, о мужестве и геройстве которого знали тут все.

…Как-то завернул он в партизанский лагерь, в лес, где они всей семьей скрывались от немцев. Взял его, самого младшего, на руки, прижал к небритой щеке: «Ну как, вояка?..»

Мать плакала от радости, четверо старших мальчиков разглядывали отцовское оружие, и каждый старался потрогать автомат или гранату…

— Вон из того леса мы и вышли, — говорил далее Высоцкий, показав глазами на теперешний городской парк. — Пришел в бригаду приказ о разгроме фашистского логова, и твой отец взял это на себя. Он всегда находился там, где трудно. Гарнизон был мощный, немцы считали его неприступным. Однако ничего там не уцелело…

Леонид Александрович побывал еще на других узлах корпуса и потом спустился с лесов. Шел не спеша, будто отмеривая каждый шаг. Рядом шел Виктор.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза