Читаем Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном полностью

— Из соседнего района, но деревня наша недалеко тут.

— Я тоже местный, — вставая из-за стола, сообщил Высоцкий. — И Брановца знаю хорошо. Посмотрел на сына, сразу узнал: очень похож на отца…

Он вздохнул и на минуту задумался. Потом, будто спохватившись, подошел к боковому столу, гостеприимно показал рукой на передние стулья:

— Садитесь, пожалуйста, ближе, а то у меня тут телефон, могут звонить. Вы, наверное, насчет библиотеки?

— Конечно, — смутившись, сказала девушка и встала. — Только, извините, я совсем не знала, что иду к вам. Слышала, что Истужкина перевели, а кто на его месте, не знала. И вовсе не ожидала…

— Встретить меня тут? — подхватил Высоцкий.

Девушка покраснела, глаза ее заблестели озорно и виновато.

— Я думала, вы шофер.

— И правильно думали, — поддержал Высоцкий. — Я действительно шофер, даже третьего класса, и соответствующие права на то имею.

— Мне казалось, возите кого-нибудь из начальства.

— Нет, не вожу и не возил, а сам езжу. И скажу вам — люблю ездить, очень люблю! Когда машина исправна и дорога хорошая, так отдыхаю за рулем. Рискую временами только тем, что задумываюсь, начинаю прикидывать кое-что. Дела, знаете… Один раз чуть не свалился в канаву.

— Тут у нас плохие дороги, — сказала девушка и села на стул возле служебного стола. Уже более спокойным движением поправила пышные, длинные волосы, смелее посмотрела на собеседника. — Так помогайте, Леонид Александрович! — попросила просто, доверчиво.

— Хотите лучшее помещение?

— Да, это главное. Вы же сами видели… А если бы зашли зимой! Холод, мороз — чернила замерзали.

— И вы находились там? Каждый день?

— А как же? Люди приходили… Стоят, бывало, возле перегородки, дрожат от холода, а все равно просят книгу.

— Там и весной холодно, — сочувственно сказал Высоцкий. — Не могу даже представить, как вы выдерживали зимой.

Он снова немного помолчал, потом потянул к себе газету и перевел взгляд на нижнюю колонку. Видно было, что он уже читал тут что-то, но не дочитал до конца — кто-то помешал.

— Это вы писали? — спросил у девушки.

Она узнала местную многотиражку и утвердительно кивнула головой.

— Псевдонимом подписались или это ваша фамилия?

— Моя такая! — засмеявшись, сказала девушка. — Неважнецкая у меня фамилия, но я нигде ее не прячу. Пишу — подписываюсь, выступаю — тоже всегда говорю, кто я такая.

— Ева Дым, — раздельно прочитал Высоцкий. — Чем же плохая фамилия? А по отчеству как вас? Скажите уж все.

— Кузьмой отца звали, — охотно сказала девушка. — А я — просто Ева. Так меня все зовут.

— Попало тут нам! — еще раз взглянув на небольшую подверстку в полосе, промолвил Высоцкий. — И правильно, абсолютно правильно!

— Вам лично не попало, — как-то заволновавшись, сказала девушка. — Я имела в виду Истужкина… Вы, наверно, знаете, что это за человек?.. Для него существовало только то, что на пользу ему…

Высоцкий слушал эти откровенные оправдания и уже больше по памяти перечитывал некоторые абзацы из статьи. Они были очень непосредственные и прямые, порой резкие, но убедительны и логичны. Слова и выражения подобраны точно: кто прочитает, так вряд ли скоро забудет. Незаметно глянул на ее руку: в библиотеке она дрожала от холода. Представилось, как этой рукой, в перерыве между выдачей книг, писалась вот и сегодняшняя заметка. Почерк круглый и четкий. Таким почерком выведена и надпись, что висит на дверях библиотеки. На статью, конечно, возлагались надежды, а вот прочитали ли ее те, кому она адресована?

— Что ж, будем стараться, — пообещал Высоцкий. И сразу заметил, как Ева опустила глаза. Почувствовал, что она подумала в этот момент о нем, и поправился: — Я понимаю, что вы уже, должно быть, слышали такие слова от других, но я действительно хочу помочь. И вам лично, и общему делу. Правда, не все от меня…

— Вот этого не говорите! — перебила девушка. — Действительно наскучило! До того уж модными стали эти слова, что слушать противно. Особенно от вас. Скажите прямо: можете что сделать или ничего не можете?

— Хорошо, — кротко улыбнувшись, ответил Леонид Александрович. — Скажу прямо — сделаю, но не сразу.

— Ну это уже более конкретно. Спасибо! Хоть там у меня и очень тесно, неудобно, однако летние месяцы кое-как проживем. Я боюсь остаться там на осень и еще на одну зиму. Сил моих не хватит.

— Нет. До осени переселим, — подтвердил Высоцкий. — Думаю, что и раньше.

Ева отвернула узкий рукав жакета и посмотрела на часы.

— Что, у вас обед? — спросил Леонид Александрович, и снова перед его глазами мелькнула вывеска на библиотечных дверях.

— Вообще-то перерыв, — ответила Ева, — но вряд ли я успею уже сбегать домой.

— А как же? Разве… Где вы обедаете?

— Нигде. — Ева вдруг покраснела и, засмеявшись, виновато посмотрела на Высоцкого. — Иногда, случается, на ходу съем что-нибудь, а не то так забегаюсь, что и забуду про обед. До самого вечера не хочется есть.

— Молодая вы, выносливая, — тут уж как старший начал говорить Высоцкий. — Организм все переносит, однако не злоупотребляйте своим здоровьем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза