Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

…Когда-то Дзержинскому тоже никто не говорил, будто бы он виноват в эсеровском мятеже восемнадцатого года. Никто не упрекал, а он сам пришел в Кремль к Ленину, чтоб подать заявление об освобождении его от обязанностей председателя ВЧК. Владимира Ильича не было в это время в Совнаркоме, и Дзержинского встретил Свердлов. Как мучился Феликс Эдмундович, как переживал от того, что левым эсерам удалось организовать мятеж и даже захватить его самого! «Почему они меня не расстреляли? — с возмущением говорил он Свердлову. — Жалко, что не расстреляли, это было бы полезно для революции!»

Яков Михайлович долго утешал своего лучшего друга, просил не терзать себя: «Нет, дорогой Феликс, хорошо, очень хорошо, что они тебя не расстреляли. Ты еще славно поработаешь на пользу революции».

Однако Дзержинский считал себя морально виноватым перед партией и все же подал заявление. Совет Народных Комиссаров в тот же день удовлетворил просьбу, а через несколько недель снова назначил его председателем ВЧК.

Читал об этом давно… Теперь и не припомнишь, где и когда именно, а в часы раздумий такое всегда всплывает в памяти…

12

В помещении треста не нашлось угла для редакции многотиражки, и ее разместили в двух небольших комнатах второго управления. В первой комнате стоял большой шкаф с подшивками и разными материалами, напротив примостился столик секретаря-машинистки, а в другой был всего один письменный стол — это редактора, и два простых кухонных. Когда их застилали старыми газетами, то они выглядели как письменные.

За одним таким столиком вот уже третий день сидела новая сотрудница Ева Дым. Приходила она раньше всех и покидала редакцию последней, однако все равно ей казалось, что делает очень мало, так как в сравнении с массовой библиотекой тут была не работа, а сплошной отдых.

На большую и трудную работу у девушки, может, еще и силы не хватило б: всего только неделю назад она встала, пролежав больше месяца. В тот день, как и почти каждый день, был у нее Высоцкий. Зашел как раз и Понурин. Оба не советовали девушке спешить на работу, но она их не послушала: через несколько дней Леонид Александрович выехал в дальние управления, а она, тайком от хозяйки, потихоньку собралась и пошла на автобусную остановку.

На дворе уже был небольшой морозец, трава на лугу пожелтела, а на мостике белел и в отдельных местах поблескивал от раннего, но низкого солнца иней. Когда она вошла в автобус и тот с надрывным ревом тронулся с места, в голове угрожающе закружилось, но, к счастью, поблизости оказалось свободное место, и девушка села. Сначала все казалось незнакомым в окне, а потом постепенно начали выплывать строения и промышленные объекты комбината. Некоторые из них действительно можно было бы и не узнать — они выросли недавно, за время, пока Ева болела. Промелькнули в окне и березки, на которые впервые Ева смотрела ранней весною, когда дождь застал ее в пути. Теперь только заметила, что они безлистые и будто меньше, чем были.

На работе ей все нравилось. Что ни поручал редактор, она делала мало сказать охотно, а с большим старанием, с радостью. Вскоре определился круг ее обязанностей и можно было почувствовать себя в основном самостоятельной и проявлять нужную инициативу.

Сегодня девушка осталась после всех, чтоб проглядеть свежую почту, принесенную почти в самом конце дня. Аккуратно ножницами разрезала конверты, не спеша читала письма, жалобы, ответы на кроссворды. Если что было интересное, то вчитывалась, забывала обо всем, а в промежутках давала волю мыслям и приятным надеждам.

…«Сегодня обещал приехать из командировки Леонид», — так иной раз мысленно называла его она. Порой обращалась и на «ты», хотя тоже еще только мысленно. И уже не чувствовала от этого неловкости, мучившей ее ранее.

«Когда приедет, то, наверно, зайдет вечером, будет сидеть в моей комнатушке при свечке: еще и теперь в Голубовке нет электропроводки. Наверное, спросит о новой работе и утешится, если скажу, что очень довольна и чувствую, что справлюсь с этой работой. Будет снова просить переехать… Да где там переехать!.. Просто взять да перейти к нему… «Там светло… Там тепло… Там мать будет ухаживать…» — его добрые слова. Да разве в этом дело? Он же знает, что не в этом, но не решается сказать… Сама ему сегодня, вероятно, скажу, что не арабинский свет да тепло мне нужны, а он сам… К нему стремлюсь сердцем, а с ним мне будет и светло, и тепло. Потому не квартиранткой пойду туда. Нет…»

…Взяла следующий конвертик, небольшой, синий. Разрезала и вынула сложенное вчетверо письмо. Начала вглядываться в текст, потом внимательно читать, разбирать каждое слово. Так она читала до сих пор каждое письмо.