Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

…Неподалеку от отцовской хаты остановились. Оба какое-то время молчали, стоя друг против друга. Потом Леонид повернулся в сторону города и оглянулся назад… А может, Еве только показалось, что он оглянулся… И представилось, что вот скоро они пойдут, она останется в Голубовке, а он зашагает домой один. Всю дорогу будет думать о какой-то анонимке… Всю дорогу будет бороться с предчувствием чего-то недоброго, злого. Не привыкать ему к разным поворотам судьбы и хватит силы, чтобы выстоять, но каждому бывает трудно идти против напористого ветра, да еще если дорога длинная, не гладкая… Кому он расскажет о том, о чем сегодня прочитал, с кем поделится своими мыслями, переживаниями, а может даже и муками?..

Возможно, что с того времени, как вернулся к активной жизни, впервые так остро почувствовал в сердце застарелую боль… Впервые тронул зарубцевавшуюся рану.

…Ева несмело взяла его под локоть, будто желая повернуть лицом к Арабинке, потом прижалась подбородком к плечу и тихо сказала:

— Я останусь сегодня с тобой… Хорошо?

13

Застекленная вывеска городского кинотеатра была уже запорошена по краям снегом. Белела и главная улица и площадь около театра. На площади оставалось много мужских и женских следов — люди собирались на партийную конференцию строительного треста.

Жемчужный, как бывший работник районного масштаба, постарался организовать тут все так, чтоб выглядело солидно и по-деловому торжественно. В фойе рядком, с определенными промежутками, были размещены столики, накрытые красным полотнищем. За столиками сидели секретари, преимущественно модные девушки, «мобилизованные» из разных приемных. Они регистрировали каждого делегата. В зале все было подготовлено и приспособлено к знаменательному дню: на стенах висели свежие диаграммы и призывы, от них еще пахло краской. Над сценой краснело широкое полотнище. Сбоку от сцены стояли два стола для стенографисток, но поскольку их еще ее было, то места занимали протоколисты с набором заостренных карандашей и стопками бумаги.

Пока продолжался доклад, они немного скучали, а один пожилой мужчина чуть не заснул над столом — видимо, не раз уже читал этот доклад, а может, сам и готовил его. Когда же начались прения и делегаты выступали без готовых текстов, секретарям уже было что делать.

Сам готовил Жемчужный отчетный доклад или не сам — это уж ему лучше знать, а ради справедливости надо сказать, что слушался он легко и приятно. Ничего нигде не выпирало и не резало уха. Примеры, как положительные, так и отрицательные, были подобраны живые, рассчитанные на определенные эмоции и правильное восприятие. Если же еще учесть и способности Вячеслава Юлиановича как оратора, его приятный голос, то смело можно было сказать, что конференция проходила на должном уровне.

И действительно, все шло хорошо и гладко до обсуждения кандидатур в состав нового бюро. Второй или третьей была названа кандидатура Высоцкого, хоть сам он этого не ждал: на все выборные и ответственные места выдвигали, как правило, директора треста, а не главного инженера. Подошла очередь обсуждения, и Леонид Александрович отвел свою кандидатуру, сославшись на то, что не имеет опыта партийной работы. В зале многие несогласно зашумели, посыпались предложения поставить отвод на голосование.

Председатель конференции, заместитель секретаря парткома, выполнил просьбу делегатов конференции. За предложение Высоцкого поднялось в зале всего две-три руки, а против проголосовали почти все. Кандидатура Высоцкого была оставлена в списке для тайного голосования.

Председатель конференции, человек немного близорукий, поднес список к очкам, чтоб прочитать следующую фамилию, и в этот момент из средних рядов послышался звонкий женский голос. Все сидящие впереди оглянулись, задние — приподнялись.

— Прошу слова! — повторила женщина, видно не рассчитывая, что ее услышали в президиуме.

— Пожалуйста! — разрешил председатель и положил список на стол. — Вы по кандидатуре? Просим сюда, на трибуну.

— Я отсюда, — возразила женщина, но несколько голосов единодушно потребовали, чтоб отвод делался с трибуны, на виду у всех.

Высоцкий не узнал по голосу, кто просил слова, а поворачиваться назад не решился, да и не хотел. И только уже когда женщина шла на трибуну, вспомнил ту, которая подходила как-то к городскому фонтану и позднее несколько раз попадалась на глаза — Аленкину мать.

— У нее же ног нет… — послышался шепот за спиной Высоцкого.

— Ничего, была бы голова…

— А идет ровно. Видишь?

Женщина легко поднялась на сцену, взялась обеими руками за край трибуны и закраснелась от растерянности. Видимо, с места ей действительно легче было б говорить.

— Я не делегатка, — повернувшись к президиуму, заговорила женщина. — Но как коммунист, которому разрешили тут присутствовать, хочу высказать то, что меня тревожит.

— В зал говорите! В зал! — попросил председатель.

Женщина как-то неуклюже наклонилась, потом выпрямилась и начала с отчаянием смотреть в какую-то далекую точку в самом конце зала. Высоцкий хотел уловить ее взгляд, да так и не смог.