Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Я уже давно тут, — начала женщина. — Работаю в школе рабочей молодежи. Как бывшая разведчица, почти каждый раз вздрагиваю, когда встречаю бывшего полицая. Не часто это бывает, но все же бывает: тут у нас несколько таких. Ну-у… кто был виноват, тот отбыл свое… Кто силой был принужден… Каждый имеет право на труд и пускай себе трудится, скажем, на шахтах или на строительных работах. Но ежели такой человек находится на ответственной работе… Да еще если его кандидатуру предлагают в партком…

«Вот кто писал анонимку», — подумал Высоцкий и почти содрогнулся от мысли, что придется выступать, давать объяснения. Больше всего на свете не любил оправдываться.

— Вы, конечно, догадываетесь о ком идет речь. Я ничего не имею против товарища Высоцкого — все говорят, что он хороший человек и способный инженер. Может, я в чем и ошибаюсь, но когда увижу его, то мне вспоминается полицай с автоматом возле еврейского гетто. Писала я об этом в многотиражку, но никаких перемен не произошло. И вот решила сегодня… Просто чтоб выяснить… Пускай товарищ Высоцкий расскажет о себе.

Она сходила с трибуны не спеша, с излишней осторожностью поглядывая на ступеньки. В зале стояла такая тишина, какой, вероятно, уже давно тут не было.

Высоцкий встал, но не подавал голоса, так как в президиуме тоже все молчали, а председатель стал очень уж старательно протирать очки.

— Разрешите? — сказал наконец Леонид Александрович и поднял руку.

Председатель конференции замахал очками в знак согласия. Но в это время встал со своего места в президиуме Жемчужный и кивнул Высоцкому, чтоб тот подождал.

— Я прошу, товарищи… — обратился он сначала к президиуму, а потом ко всем присутствующим. — Прошу вас дать сначала несколько слов мне, а тогда если потребуется, выступит и Леонид Александрович.

Председатель конференции, оживившись, энергично оперся руками на стол, громко спросил у делегатов:

— Как, товарищи? Дадим?

Поддержка была единодушной — вероятно, каждый в зале хотел, чтоб скорее тут все прояснилось.

Вячеслав Юлианович, обычно красноречивый и обаятельный на трибуне, на этот раз будто не находил первого слова, не мог собраться с мыслями. С минуту стоял на сцене молча, бледнел, краснел, растерянно и виновато посматривал на Высоцкого. И все же когда начал говорить, то натренированный голос прозвучал уверенно и отчетливо.

— Кандидатуру Леонида Александровича первым назвал я, — сказал он единым выдохом. — Не ждал отводов, думаю, что и все вы не ожидали. Ну а если так получилось, то выскажу перед вами все, что у меня на душе… Наталья Константиновна Вишневская, как и каждый из нас, конечно, могла тут выступить и сказать, что думает, в чем сомневается, кому из названных кандидатур не доверяет или относится с предубеждением.

— Я, может, и доверяю, — послышался женский голос из притихшего зала, — но хочу еще раз выяснить…

— Правильно! — подхватил Жемчужный. — Это твое, Наташа, право, можно даже сказать — долг. Никто тебя в этом не упрекает, едва ли кто скажет, что это нечестно. Наоборот, все было очень принципиально и благородно. Но мне, положа руку на сердце, хотелось бы сказать, что на душе остался какой-то осадок от твоего выступления. Во-первых, Наташа, давай начистоту. Не может быть, чтоб ты не знала, что Леонид Александрович ни в чем не виноват, что в подполье он был по особому заданию райкома партии и сделал там очень много полезного. Об этом все теперь знают, это доказано, и судебное обвинение с товарища Высоцкого давно снято.

— Я хотела услышать это от него самого! — снова донесся выкрик из зала.

— Услышишь, если надо будет, — спокойно ответил Вячеслав Юлианович. — А пока что послушай меня. Второе, что я хотел сказать: мы с тобой не первый год знакомы, в войну были в одной партизанской бригаде. Кстати сказать, в этой же бригаде воевал и Высоцкий. Если у тебя возникали какие-либо сомнения насчет нашего партизана, то мы могли в любой момент встретиться и все уточнить.

— Я никогда не видела его в нашей бригаде! — настойчиво возразила женщина и даже приподнялась со своего места.