Троцкий. Книга 2

Еще до февральско-мартовского Пленума ЦК, 23 января 1937 года, в Москве начался так называемый "процесс 17-ти". Здесь вместе с Г.Л.Пятаковым, которого Ленин в своем "Письме к съезду" назвал человеком "несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей", было еще 16 обвиняемых. Главная цель процесса — доказать, что Троцкий с помощью этих людей организовывал вредительские акции, готовил "реставрацию капитализма в СССР". После пыток Пятаков сказал все, что ему приказали. Красочно описал встречу с сыном Троцкого в Осло (где Пятаков никогда не был), рассказал о том, что изгнанник в своей директиве предусмотрел два варианта "нашего" прихода к власти. Первый — до войны. Для этого, по словам Пятакова, Троцкий считал необходимым нанести "концентрированный террористический удар" — одновременно уничтожить Сталина и других руководителей партии и государства. Второй — приход к власти во время войны в результате военного поражения. Троцкий якобы рассматривал этот вариант как наиболее реальный[144]. Кстати, Зборовский доносил из Парижа, что в осторожном разговоре с Седовым удалось установить, что со дня своего отъезда из Советского Союза Троцкий никогда с Пятаковым не разговаривал[145]. А ведь именно эти обвинения против Пятакова в Москве были едва ли не основными! Но для правосудия Вышинского и Ульриха превыше всего было указание самого вождя.

Вся стенограмма процесса пестрит словами: "Троцкий", "троцкисты", "троцкистские убийцы", "диверсии троцкизма" и т. д. Главным обвиняемым был Троцкий.

Но особенно тягостное впечатление на мировую общественность произвел так называемый "процесс 21-го", среди которых были Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, Н.Н.Крестинский, Х.Г.Раковский, А.П.Розенгольц и другие жертвы сталинского произвола. Это был уже "правотроцкистский блок".

С помощью этого грандиозного судилища-спектакля Сталин хотел нанести еще один смертельный удар по Троцкому и его сторонникам. Он пытался заклеймить своего главного оппонента перед всем миром как "террориста", "шпиона", "убийцу", по сути, как "международного подонка". В Кремле надеялись, что в результате "разоблачений" не найдется ни одного государства, которое бы согласилось дать ему прибежище, и Троцкий рано или поздно будет выдан советским властям. Кроме того, Москва полагала, что после таких "разоблачений" его уничтожение за рубежом будет воспринято спокойно. Сталина мало беспокоило, что он уже давно лишил Троцкого советского гражданства, что СССР не имеет "права" на него. И в этом, как и в других московских процессах, главной идейной и политической мишенью был Троцкий. Например, в тексте обвинительного заключения по делу Г.Л.Пятакова, К.Б.Радека, Г.Я.Сокольникова и других фамилия Троцкого упоминается более 50 раз! Подобная картина и в обвинительном заключении по делу Н.И.Бухарина, А.И.Рыкова, Н.Н.Крестинского, Х.Г.Раковского, А.П.Розенгольца и их товарищей по несчастью.

Троцкий из далекой Мексики протестовал, разоблачал, высмеивал чудовищные спектакли, главный режиссер которых все время находился за кулисами.

Изгнанник заранее предвосхитил результаты процессов и их цель. Многочисленные провалы в промышленности, сельском хозяйстве и строительстве, медленный рост жизненного уровня народа требовали, по логике Сталина, выявления "вредителей". Ненормальные, форсированные темпы строительства, например, сопровождались низким качеством работы, большим количеством аварий и катастроф. Объяснение было одно: "вредительство". А руководил этим всесоюзным "вредительством" один человек… Троцкий был далеко, за океаном, а в зале суда прокурор Вышинский сыпал в его адрес и по отношению к несчастным, сидевшим на скамье подсудимых, "перлы" из лексикона сталинского правосудия: "вонючая падаль", "жалкие подонки", "проклятая гадина", "цепной пес империализма". Традиции правосудия по Вышинскому столь укрепились в последующем, что "Правда" — неиссякаемый источник Лжи — советскую юстицию именовала не иначе, как "самый демократический в мире народный суд…"[146].

На всех процессах в качестве одного из самых страшных обвинений звучало: "терроризм", "замыслы покушений на руководителей партии и правительства", намерения "убить Сталина". Но ни на одном московском процессе ни разу не приводились конкретные факты, вещественные доказательства этих намерений. И сегодня нас интересует: были ли у кого-нибудь в действительности хотя бы намерения устранить Сталина? Есть ли какие-то документальные свидетельства по этому поводу? Насколько они правдоподобны? Мне придется сделать некоторое отступление, чтобы коснуться этих вопросов.