При этом Рютин и его соратники исходили также из абсолютно фантастических представлений о массовой поддержке советскими гражданами оппозиционных настроений, о ненависти к политике Сталина, о скором восстании против руководства. Оппозиционеры абсолютизировали трудности индустриализации и коллективизации, будучи уверенными, как и многие оппозиционеры других стран и эпох, к какому классу бы они ни принадлежали, в том, что кризис окончательный и бесповоротный и никакие успехи политику правительства уже не ждут:
«Партия в своем огромном подавляющем большинстве решительно настроена против политики Сталина и его клики.
Еще в большей мере единодушно против этой политики настроены рабочие и служащие.
Что же касается деревни, то там этот курс абсолютно не имеет не только сторонников, но даже людей, нейтрально к нему относящихся.
Вся деревня доведена до отчаяния и кипит возмущением. Непрекращающиеся массовые восстания в деревне – лучший показатель ее политических настроений.
Красная Армия тоже в огромной степени отражает политические настроения пролетариата и крестьянских масс. И даже партийный аппарат в своей большей части лицемерит и внутренне не верит в успешный исход сталинской авантюры. Сталин и его клика держатся, следовательно, не на доверии, сочувствии и поддержке масс, а на каком-то другом основании, с помощью каких-то других рычагов. Каковы эти рычаги?
Режим невиданного террора и колоссального шпионажа, осуществляемых посредством необычайно централизованного и вместе с тем разветвленного гигантского аппарата, сосредоточившего в своих руках все материальные ресурсы страны и поставившего в прямую зависимость от себя физическое существование десятков миллионов людей, – вот главная основа диктатуры Сталина. Вся система государственного аппарата, включая и партию, терроризируя других и в то же время сама живя под постоянным дамокловым мечом террора, вопреки сознанию каждой его отдельной клеточки, как машина, вынуждена совершать свои движения, получаемые от первоисточника, и выполнять волю главного “механика”.
Но, зайдя в безвыходный тупик и установив во всей стране в самых разнообразных формах господство террора, Сталин отрезал себе и всякие пути для отступления и эволюционного выхода из кризиса. Он возвел себя на пьедестал непогрешимого папы и не может признать не только преступности своей политики, но и малейшей своей ошибки. Диктатор не может ошибаться – ошибаются только его подчиненные. Устранение Сталина и его клики нормальными демократическими методами, гарантированными Уставом партии и Советской Конституцией, таким образом, совершенно исключено»[352]
.Одновременно с группой Рютина образовался и еще ряд оппозиционных групп, ожидавших выступлений против обанкротившейся, как они воображали, политики Сталина. В частности, существовала подпольная организация троцкистов, созданная неискренними «капитулянтами» во главе с Иваном Смирновым. В нее входил, кроме Смирнова, еще ряд видных деятелей левой оппозиции 1920-х годов, в частности Е. Преображенский, В. Тер-Ваганян, Р. Рафаил (Фарбман). Всего при разгроме группы были арестовано 87 человек, в том числе девять старых оппозиционеров[353]
. Группа Смирнова поддерживала переписку с Троцким и наладила контакты с другими оппозиционными группами. Между оппозиционерами (группами Смирнова, Рютина, Ломинадзе-Стэна, Сафарова-Тарханова) наметился единый блок, о чем знал Троцкий, одобривший его создание. Как пишет В. Роговин,Впрочем, уже в конце 1932 – начале 1933 года все эти группы были разгромлены и блок не успел осуществить реальных действий. Советские власти тогда даже и не узнали о попытке его создания – это открылось позже, после массовых арестов, последовавших за убийством Кирова.