Трудная година

— Лягавые сволочи! — рявкнул «батька Рудольф», силясь освободить руки.— Душегубы! Доберутся до вас мои мальчики!

— Пугай, да не очень! Лезь в машину.

— Не полезу! — Он крикнул так, как, должно быть, кричат в предчувствии неминуемой гибели.

Вплотную к нему подошел полицейский с наставлен­ным пистолетом. А тот, второй, все стоял рядом с шофером.

— Передам поклон и Фихтенбауеру и Гельмуту. Ко­му еще?

Рудольф сделал шаг по направлению к машине и вдруг, наклонившись, метнулся в сторону и побежал. На что рас­считывал он со связанными руками? На темную ночь? Но ночь была светлая, вся будто пронизанная фосфорическим свечением. Полицейский догнал его и крепко схватил за локоть. Рука у полицейского была сильная, и бандит по­нял: не вырваться.

— Золото... Сколько хочешь дам золота. Отпусти! Ис­чезну, провалюсь сквозь землю. Слышишь?

— Золотом за кровь невинных не откупишься, выро­док! — сказал полицейский, подталкивая Рудольфа к ма­шине.— В Карасях скольких загубил? Сколько вдов и сирот льют из-за тебя слезы? А твоя шайка, что гадюка без головы, сдохнет.

В это время послышались шаги. В зеленом мраке шли люди, и хрупкий ледок потрескивал у них под ногами. Не доходя немного до машины, они остановились.

— От кого поклон?

— От знакомого Каца! — ответил полицейский..

И люди тотчас же подошли вплотную. Каждый из них здоровался с полицейским за руку.

— Груз прибыл!

— Подарок от товарища Игната!

— Груз с добавкой,— сказал хлопец, показывая на бандита.— Если не знакомы, познакомьтесь! «Партизан­ский батька Рудольф».

— Вот это ловко! Товарищ Андрей и не знал. Может, по своей воле? Он же не немецкой крови...

— И руки дал связать по своей воле! — пошутил чей-то молодой голос.— Что передать командиру?

Полицейский вынул из-за голенища сложенную вчет­веро полоску газеты.

— Вот письмо. Машину разгружать. Я должен отогнать ее в город. Этого — охраняйте, может и удрать, а вот этот... шофер... Парень - рабочий, но еще сам не знает, с кем он. Возвращаться в город ему никак нельзя. Его за «батькой» отправили, а мы воспользовались случаем... Так что петля ждет человека. Возьмите его к себе и проверьте, — Полицейский позвал того, кто возглавлял этот небольшой отряд, и отошел с ним на край дороги.

И пока партизаны выгружали оружие, между ними состоялся такой разговор:

— Выпустите из рук шофера, нам может непоздоровиться.

— Понимаю.

— Оружие есть еще. Пусть Андрей подумает, как переправить.

— Ясно.

— Кстати, товарищу Андрею привет от жены. Просится к нему.

— Больше никто не кланялся?

— Еще одна... В отряде есть такой — Штарк?

Год как погиб. Хороший был товарищ.

— А-а!.. Тогда этот поклон отпадает.

Полицейский, стоявший возле машины, позвал:

— Может, поедем? До утра осталось немного времени.

— Поедем — ответил Дробыш, пожимая руку партий­цу. И потом, обращаясь ко всем, добавил: — Подарки с умом используйте, товарищи! Чтоб ни одной пули — за молоком!

— Счастливо доехать!

И когда Дробыш с напарником уже сидели в машине, шофер сказал:

— Там тормоз трохи... так ты осторожней!

— Спасибо.

Отряд растаял в зеленоватой мгле.

А машина снова помчалась по шоссе — в сторону города.

V

Еше вертится колесо истории фашистской Германии, хотя опытное ухо слышит, что кокой-то винтик выпал и оно вот-вот может рассыпаться. Еще миф только рушится, но не развеян полностью. Еще зверствуют завоевагели, снова и снова готовясь нанести удар по Советской Армии. Лихорадочно и напряженно живет тыл вермахта. Уже чувствуется недостаток техники, продовольствия, ра­бочей силы — и надо было что-то предпринимать. Идет мобилизация: силком гонят белорусских девчат и хлопцев в Германию — работать на войну. Рыдания и стоны смени­лись озлоблением и ненавистью. Даже те, кто до этого стоял в стороне от событий, попали под это огромное ко­лесо, и оно подминает их. Выход один — ненависть и со­противление. Тех, кто не хочет ехать и работать на немец­ких предприятиях, принуждают. Надо убегать и браться за оружие. Часть попадает в «добровольцы» — в полицию и внутренние войска. Гражданин, неужели ты наденешь черный мундир и возьмешь в руки автомат, чтобы стре­лять из него по своим братьям и детям? Молодежь заго­няют в союз «Крестики» — страшная, дьявольская печать. Несогласен идти в союз — готовься в смертный путь, в Гер­манию. Убегать и браться за оружие!