Трудная книга

— Ну, в смысле того, бродяжничать, быть неприкаянным в жизни, не имея перед собой цели… Хотя смысл в том рассказе глубже, — пояснил он дальше. — Вот эти всевозможные болонки и дрессированные собачки, которые не мыслят, они повседневно встречаются на нашем пути, а все их достоинства заключаются в службе на задних лапках, и многим людям создают такое вот «собачье счастье». Вот почему, Сергей, многим Советская власть поперек горла встала, а власть эта хорошая. Сколько существует в мире форм правления, она — одна из лучших по своей структуре.

Меня тогда поразило — человек сидит в тюрьме, «фашист», как мы, уголовники, звали тогда политических, а Советскую власть хвалит.

Много он дал мне своими беседами, советовал читать политическую и философскую литературу.

В беседах он никогда не рассказывал о себе, никогда не якал, да и беседой назвать эти разговоры было бы неправильно. Это были какие-то отеческие наставления, которые доходили до сердца и до разума и усваивались без труда. Он как бы руководил моим разговором, часто подзадоривал, ставил в тупик и заставлял думать.

Вот тогда я и узнал о многих несправедливостях: о тройках без суда и следствия, чем они вызваны и есть ли в них необходимость. Многого я тогда не понимал, ибо не все было доступно моему уму, но одно я усвоил — что нашей идеологии несвойственны методы неразумных репрессий, которые процветали тогда по воле нехороших людей и вызвали ненужные жертвы.

— Русские люди заслуживают большего доверия, — говорил дядя Володя, — они потомственные ходоки за правдой, об этом говорит вся русская история. Русский народ со всеми недостатками умеет мириться, только не обещай того, чего нет. И наша идеология тем и сильна — своей правдой, которая выражает интересы народные. А все то, что достигается насильственным путем, не многого стоит.

С тех пор прошло 15 лет, но для меня он остался идеалом коммуниста, который досиживал десятый год, перенес все невзгоды и в самые тяжелые времена восхвалял Советскую власть, считая себя ленинцем.

Что с ним и где он сейчас, я не знаю. Может быть, он реабилитирован, а может, и кости сложил, как многие его односрочники, жертвы 1937 года.

Я об этом человеке часто вспоминаю и говорю, что за такими коммунистами люди пойдут босиком по расплавленному свинцу, если будет в этом такая необходимость.

Много он мне говорил о вере в человека.

— Не верь, Сергей, что все люди плохие. Много людей хороших, только надо подметить в них хорошую сторону и развить ее, дать человеку почувствовать в себе силу, так как плохое порождается по необходимости, из жизненных неустройств.

И вот теперь, когда вспоминаю его слова и обдумываю свою жизнь, в которой ничего хорошего не видел, за которую больно и обидно, что так она бесцельно проволоклась, меня до некоторой степени успокаивает, что я видел и встречал таких замечательных людей и я не потерял веры в людей и не разочаровался в жизни».

Приведенный выше рассказ о «лекторшах», приходивших в тюрьму, ставит очень большой вопрос о вторжении живых общественных сил в места заключения. Я по себе знаю, какое это великое дело, какой горячий интерес и отклик встречаешь, когда бываешь в колониях, выступаешь с трибуны или беседуешь с заключенными с глазу на глаз. А письма, переписка! Как важно помочь человеку разобраться в жизни и стать на ноги! Как нужно подчас просто сказать человеку доброе слово. С Андреем Васиным (вы помните его по предыдущей главе) у нас ведется регулярная переписка, и вот как-то одно из писем я закончил фразой: «Желаю вам всякого добра». Вскоре получил ответ:

«Вчера прочитал вслух ваше письмо в кругу своих товарищей, и один после слов «Желаю вам всякого добра» …заплакал. Мы спросили его: «Что с тобой, Верес?» (Это его кличка.) Тогда он сказал: «Страшно!» Вот это, по-моему, просыпающийся, истинно чистый крик души. Человек-то, оказывается, штука сложная».

Кстати, если в ответ на пожелание добра человек плачет и говорит: «Страшно!» — это, по-моему, очень страшно!

«Я всем своим существом стремлюсь к тому, чтобы быть человеком, — продолжает далее Васин. — И у нас у многих есть один наболевший вопрос, одна-единственная просьба — просьба о помощи. Мы хотим быть лучше. Помогите нам, помогите очистить грязь, опутывающую нас! Ведь можно написать прошение или ходатайство об облегчении личной жизни, могут пойти навстречу: снизить меру наказания или освободить, но разве в этом только дело? А как быть с моральным, с духовным облегчением? Если человек духовно нищ? Помогите нам!»

То, что и это возможно, я могу показать на одном-двух примерах.